В городе древнем
Шрифт:
Рассеянно разглядывая жилище, Степанов обратил внимание на два топчана, стоящие в противоположных углах, и вспомнил, как Таня Красницкая рассказывала, что дядя Митя приютил у себя совершенно незнакомую больную старуху, три сына которой на фронте…
Вошла женщина, закутанная в платок, и спросила:
— Готово, Иваныч?
Очевидно уже зная, кто и зачем пришел, дядя Митя посмотрел на часы и сказал:
— Я же тебе велел в двенадцать…
— Есть хотят… — ответила, оправдываясь, женщина. — Им не объяснишь…
— Посиди. —
Женщина хотела сесть рядом, но, рассмотрев, кто это, устроилась на краешке.
Минут через десять зерно было смолото, и дядя Митя отдал муку женщине. Та поблагодарила и быстро ушла.
— Ну что, Михаил Николаевич?.. — обратился к Степанову дядя Митя. — Дел невпроворот, а? Зачем тебе понадобился старый инвалид? Ответствуй. — Он подсел к нему поближе.
Не мешкая, Степанов выложил ему все свои заботы и закончил, как бы подводя итог:
— Людей, думаю, найдем, а вот шоферов!
— Хм, хорошо… Один шофер, считай, у тебя уже есть. — Дядя Митя ткнул пальцем себя в грудь. — Прав, конечно, не имею, но приходилось всякую технику водить. Справлялся. А вот другого!.. За другим нужно в Девять Дубов идти, раз такое дело. Командир у меня там, младший лейтенант… Тоже раненный, но с машиной справится. Вот только не свалился бы, не дай бог.
— Сходите, Дмитрий Иванович! Другого, наверное, ничего не придумаем…
— Сходить-то схожу, а вот кто будет зерно молоть? Ко мне в день человека три-четыре обязательно приходят. Может, совладаешь с этой техникой? — Дядя Митя указал на мельницу.
— Придется совладать.
Дядя Митя возвратился под вечер. Вошел, не раздеваясь, сел, уставший, и тяжело вздохнул. Степанов, все еще крутивший мельницу, подумал, что дело плохо, но спрашивать ничего не стал.
— Грудь у него болит, — заговорил наконец Дмитрий Иванович. — Здорово его фрицы покалечили… Но сказал, что придет и за руль сядет…
Турин возвращался из поездки по району через Бережок. Подбросила его до Дебрянска случайная подвода: километрах в шести, на перепутье, попалась ему телега, на которой молодуха везла в больницу мальчишку лет пяти. На просьбу Турина подкинуть до города ответила радушным согласием, но предупредила, что у мальчонки тиф.
— Если бояться тифов, нужно жить на небесах… — ответил Турин.
Подвода уже проехала школу, как Турин вдруг решил заглянуть к Степанову и, поблагодарив молодуху, спрыгнул с телеги. Он знал, что Миша не спит: когда подъезжали к школе, в щелке между рамой и светомаскировочной шторой он увидел желтый свет.
Действительно, Степанов не спал, сидел за столом и листал однотомник Пушкина.
— Почему вернулся раньше времени? — спросил Турина, намереваясь хотя бы поставить его в известность о просьбе Захарова.
— А я и не вернулся, — ответил Турин, садясь за стол.
— То есть как?..
— Встану в семь — и в
Ваня осведомился, как Степанов живет, осмотрел немудреное его хозяйство и, опечалившись за товарища, сказал, что послезавтра же узнает насчет общежития.
— Если я школе не мешаю, мне переезжать незачем, — мрачновато заявил Степанов.
Турин отметил про себя необычный тон разговора и спросил:
— Почему это?
— Мне здесь неплохо, а под новую крышу можно вселить стариков, женщин, детей.
— Посмотрим, — неопределенно проговорил Турин и стал рассказывать о поездке: — Трудно что-либо понять… В одном месте — пусто, в другом — густо: где-то немцы не успели вывезти, где-то полицаи и старосты запрятали хлеб…
Конечно, не мог не поведать и о своих злоключениях. Ночуя в доме председателя колхоза в одной деревне — а он за эти дни побывал в семи деревнях и селах, — так угорел, что еле остался жив; переезжая из Опочек в Верхние Выселки, чуть не провалился с телегой под мост: построили наспех, а потом про него забыли до случая… В общем, намотался. И все спешил, спешил…
Турин положил руки на стол, на руки — голову. Видно было, как он устал, как измотался в этом путешествии на случайных подводах и пешком: райисполкомовский Орлик был занят.
«Но если так устал, зачем зашел?» — подумал Степанов.
И когда ему показалось, что Иван сейчас заснет, тот поднял голову:
— Борис-то!.. Руки не подал, при всех отвернулся!..
«Вот оно что! Обида заела!»
— Так тебе и надо! — разделяя слоги, по-прежнему мрачноватым тоном ответил Степанов.
Турин повернулся к Степанову: что это он?!
Тот все еще сидел за столом и листал Пушкина, выхватывая из стихотворений отдельные фразы и слова и не понимая их смысла.
— Черт тебя подери!.. Ничем нельзя заменить голос собственной совести… Сколько бы авторитетных организаций ни существовало!.. И если ты заглушаешь этот голос, то совершаешь нечто равносильное предательству или даже само предательство, — закончил Степанов. — Почему же Борис должен подать тебе руку?
Побагровев, Турин встал.
— Что ты говоришь!
— По сути, так и есть: предательство!
— Не слишком ли круто берешь? — спросил Турин, немного опомнившись после внезапного нападения.
— Нет, не слишком. Это относится, впрочем, и ко мне.
— А к тебе-то за что?
— За многое.
Поняв, что и себе Степанов не прощает каких-то ошибок, Турин сел и, утишая свою ожесточенность, забарабанил пальцами по столу.
— Ты, Миша, вот что должен понять… Мне оказано великое доверие. Вручена власть. Вместе с высоким званием мне придан и авторитет этого звания, хочу я того или не хочу. Автоматически! Но я и ответствен, и у меня есть обязанности, извини за высокие фразы, перед партией, перед народом! Не могу авторитет этого звания ронять. Не имею права!