В городе Ю. (Повести и рассказы)
Шрифт:
— Ничего страшного. В смысле, воспитатель Савчук — обычная женщина. Причем неплохая.
— Идиот! Опять за старое! — Жена бросила трубку.
Так что не удалось повторить путь Максима Горького — если, конечно, это был его путь. Насчет Радищева пока не зарекаюсь, но откуда ж знать — повезет, не повезет?
Под эти воспоминания я снова задремал, но тут дунуло холодом, хлопнула дверь, и ко мне, бодро цокая, приблизился пес — свежий, холодный после прогулки, с ярким веселым взглядом. Хоть кому-то везет!
— Эта… не звонила? — вскользь поинтересовалась жена. Имелась в виду дочь.
— Нет,
— В такой-то хоть день могла бы позвонить!
— Да она и не знает!
— Ну что ж… поехали.
И потянулся этот грустный маршрут.
Когда-то мы этим маршрутом отвозили-привозили дочь, на выходные забирая у деда с бабкой. В воскресенье отвозили — не до нее. Своя жизнь слишком радовала. Дорадовались! Вот — результат!
Впрочем, надо добавить, что и к деду с бабкой, вырастившим ее, она тоже не прониклась особой нежностью: не в воспитании тут дело!
Помню, как она, толстая, неуклюжая, сидела напротив меня на таком же толстом, надутом автобусном сиденье. Не могу сказать, что было особенно спокойно каждое воскресенье увозить ее: совесть в нас, видимо, начинала уже пробуждаться… но так, видимо, и не пробудилась. Помню, как рвало сердце, когда она говорила серьезно и вдумчиво: «Нет, не буду телевизор смотреть: так время очень быстро летит!» И после этого — все равно отвозили! Помню, как я вложил в рот сложенные автобусные билеты, закрывал и раскрывал губы с листиками, пытаясь ее развеселить. «Уточка!» — улыбнулась она. Помню, как вспыхнула радость: значит, мыслит образно, соображает, значит, все станет хорошо!.. Стало!
Но, судя по последним мыслям, главное все-таки не воспитание? Все не главное — судя по последнему!
Вот здесь мы как раз тогда и ехали…
И в электричке в хмурый ноябрьский день оказалось битком! Неужто все на кладбище?!
Пошли желтые вокзалы этой некогда царской линии — и вернулись снова мучения тех наших поездок. Только закоптились эти славные домики за это десятилетие до неузнаваемости — особая чернота под сводами, под архитектурными излишествами. Все движется к худшему!.. Или это день такой? Не просто — день похорон, но вообще тягостный. Не хотел бы я хорониться в такой день! Впрочем — в какой бы хотел?
Выйдя из готического вокзала, мы втиснулись в автобус… что ли, специально еще надо мучить — в день похорон одного мало, что ли?
Мы ехали молча, глядя в разные стекла автобуса, но думая об одном.
— Наверное… уж сразу в морг? — с трудом выговорила жена.— Потом уже домой?
Я молча кивнул. Мы пошли через больничный двор. Хорошо, что хотя бы морг старый, красивый… Хорошо?
Думал ли он, въезжая в этот дом, что морг совсем рядом? Думал, когда вселялся: мол, морг совсем рядом? Думал, конечно, но исключительно как о шутке, не веря, конечно, что будет лежать здесь… но где же еще?
Надо сосредоточиться, собраться, слегка окаменеть. Мы уже видели его мертвым… Вызвала теща. Сидели молча. Потом раздался звонок. Вошли двое «носильщиков» — один наглый, пьяный, как и положено, другой почему-то стеснительный, как бы суперинтеллигент…
— Ой, боюсь, я вам тут наслежу!
Теща посмотрела на него.
— Ладно, хозяйка, давай две простыни! — просипел наглый.
— Почему же две? — встрепенулась теща.
— Сейчас увидишь.
Интеллигент как бы смущался. Одну простыню они постелили на пол, свалили его с дивана, второй простыней накрыли, слегка их перекрутили, затянули, подняли. Вот и вся человеческая жизнь — между двумя простынями.
…Все почему-то толпились на пороге морга, внутрь никто не хотел — уже нагляделись!
— Почему
— Но надо же накрыть! — увещевала ее сестра.
— А где же те простыни?
Молча поздоровавшись, мы вошли внутрь. Он лежал, всеми оставленный, абсолютно один. Почему в сандалетах-то — ведь ноябрь!
Мы стояли, хотя подмывало выйти. Мой брат, патологоанатом, рассказывал мне, что, казалось бы, повидал уже все, но когда ему в благодарность за быстрое вскрытие преподнесли кремовый торт, почувствовал, что возможности рвоты безграничны! Сладковатый запах… Да… была жизнь. И начиналась ведь не хуже другой и даже лучше — в красивом дворянском доме. После… и после ничего! Вот он, красивый, мускулистый, щегольски расчесанный, сидит, хохоча, в каком-то декоративном курортном водопаде, в воротничке на голое тело и в галстуке, и среди этих же бурных струй красивые друзья и подруги… Молодой специалист! Видел ли он оттуда, тогда эти своды?
Потом, конечно, работа, армия… тусклые воспоминания… «И помню — были стрельбы на шестьсот метров… на шестьсот и на восемьсот… нет… на шестьсот не было… только на восемьсот… Точно! Ну, не важно».
Потом — в рваной шерстяной жилетке сшивает картонный абажур вместо разбившегося, что-то бормоча под нос. Неужели каждая жизнь так печальна?
На кладбище автобус остановился посередине дороги — вокруг была непролазная грязь. Богатыри лопаты стояли в отдалении, насмешливо поглядывая: ну что — сами будете таранить или поговорим конкретно? К водителю всунулась какая-то старая пигалица, злобно пискнула: «Рапорточек будет!»
Да, всюду жизнь… Но — какая?
Дальше все было как-то просто… потом — жена присела, приложила ладошку к холмику, подержала… и все.
— Эта так и не появилась! — возвращаясь ко мне, прошептала она.
Да, жизнь продолжается… Но — какая?
Обратно я ехал один, все еще оставались там, но я больше не мог: срочная работа, срочная работа!
Впрочем, и дома ждет ад… Единственная радость и отдохновение — проезд по уже пустынному Невскому. Чисто, красиво, и почти уже никого! Бело-зеленый магазин «Ив роша», величественный, сдержанно освещенный подъезд «Невского паласа», охраняемый полицией неизвестно какого государства в серо-мышиной форме. Да — теперь туда уже не войдешь. Как же мы проехали мимо ярмарки? Ведь все начиналось хорошо! Талант! Та-ла-лант! Как же получилось так, что единственное денежное поступление, на которое я конкретно надеюсь,— крохотный гонорар за составление сборника похабных частушек? Остальное — нэ трэба! Только это. «Мою милую… только серьги брякают!»
Вздрогнул, увидав у метро грязную толпу этих хиппи… И эта дура с такими, смотрит сейчас на какое-нибудь раздувшееся, немытое ничтожество, задыхаясь от восторга! О-хо-хо!
Двор, как всегда, был забит бывшими «мерседесами», переванивающимися между собой… А в чем им, собственно, сомневаться? Их пора!
И как тут прикажете пробираться? Боком? «Твои дела!» Хозяева снуло глядели из-за тонированных стекол… «Это еще кто?» Я их не интересовал — даже как субъект убийства. На лестнице сунул руку в ящик. Вытащил конверт… Не деньги, увы, и даже — не напоминание о них! Какой-то текст… Я тупо смотрел… «Нравится — не нравится, спи, моя красавица!» И все? Как это понимать?.. Корректура? Да нет! Это ответ на мои отчаянные просьбы — выслать хоть какие-то деньги!.. Ответ! «Спи, моя красавица!» И ответ абсолютно в жанре — не сборник же трубадуров ты составлял, и вспоминать о благородстве тут даже глупо… «Спи, моя красавица!» Я выбросил бумажку.