В исключительных обстоятельствах
Шрифт:
Сергей отскочил от двери и тихонько, чтобы не скрипнула сетка, прилёг с краю. В голове у него — сумятица. «Вот оно! Берут на дело! А вдруг там — кровь... убийство! Что делать?.. Убежать? А куда? Они уже и адрес матери знают... Да, только бежать!.. А может, в милицию пойти... Уж лучше сейчас — в тюрьму, пока ещё ничего страшного не натворил... Паразиты!»
Вспыхнул свет в коридоре, и дверь в его комнату приоткрыли:
– Костя, выйди на минутку, — непривычно вежливо стелил Ян.
Сергей вышел, мельком взглянул на пришельца, молодого чернявого парня, напомнившего какого-то итальянского певца или киноактёра. Он крутил на пальце
– Привет, — кивнул Сергей пришельцам, с деланно сонным видом.
– Тут такое дело, Костя. Москвич и Ким, — Ян показал глазами на «борца», а затем на «итальянца», — едут получить долг у одного нехорошего человека. Ну, тут, сам понимаешь, нужны два свидетеля. Без свидетелей может заартачиться. А соседей тоже не позовёшь, вре¬мя-то позднее. Поприсутствуй там только для счёта, и вся недолга, а?
– Ладно, — буркнул Сергей. «Вон как повернул — долг. А я ну¬жен им как свидетель, чтобы потом «мести пургу» — пустить следст¬вие по ложному пути... Завтра же убегу!» — твёрдо решил он, ощу¬щая гадливость к самому себе...
– Волчата твои целы? Отмычки. Возьми на всякий случай, —«вспомнил» Ян.
ШАХМАТИСТ БЕЗ КОРОЛЕВЫ
Альфонс низкого пошиба! — завизжала, срывая голос, Веро¬ника Аркадьевна и, приближая «наплывом», как говорят киношники, перекошенное гневом лицо, больно ударила Юрова в бок электровафельницей.
– Бей, но только не по голове! Я шахматист! Ты меня дураком сделаешь! И я потеряю половую функцию, — лепетал он, силясь вско¬чить на ноги и закрыть руками лицо, которое холил и лелеял, как скри¬пач свой инструмент. Но на сей раз руки и ноги одеревенели и не по¬виновались ему, а Вероника совсем озверела:
– Аферист ты, а не шахматист! Сутенёр! Бичара! Это я всю жизнь дрожала за прилавком, чтобы ты пропил с девками всё, что я накопила себе на чёрный день? — И вдруг мужским голосом:— Бабки давай! — И снова удар в бок вафельницей.
Юров застонал, соображая, что он там оставил на столе, когда с молоденькой гостьей они вечером громили запасы Вероникиного конь¬яка, которых хватило бы на две колонии ЛТП.
– Я же тебе в колонию «дачки» делаю, «бросы» устраиваю, а это тройных денег стоит... Добро твое стерегу. И жду тебя... — добавил он вяло. Ему было всё равно, поверит она или нет, ибо разгорожены они надёжно забором, колючкой, путанкой, черноволосыми солдатиками и девятью оставшимися годами срока. Последнее — самое утешительное.
И Юров проснулся от очередного удара в бок. Пробуждение избавило его от кошмара предстать перед распра¬вой далеко упрятанной за хищения госимущества в особо крупных размерах Вероники Аркадьевны. Но оно же и повергло его в ужас: двое нахмуренных, озабоченных мужчин, склонившись над роскошным импортным ложем — два метра на два метра, — будили его лёгкими апперкотами по печени, приговаривая: «Бабки давай!» А третий сидел за столиком и потягивал тот самый коньяк.
Юров переводил похмельный взгляд с одного мучителя на друго¬го, не издавая ни звука. Он силился решить далеко не шахматную за¬дачу: кто они и как сюда попали? Кто сейчас — король, а кто — пешка? «Милиция или жульё?» — тупо соображал Юров, и в тех, и в других он видел равную опасность. Милиция даже предпочтительнее, они не будут бить, а другие методы у него не проходили. «Жульё!» —
– Какие бабки, ребята? Я не помню уже, в каком году последнюю зарплату получал! — взмолился он, искусно вызывая искренние слёзы.
– Те бабки, которые тебе оставила твоя сожительница! Она тебе больше не доверяет и велела нам забрать у тебя башли на сохранение, понял? Выкладывай! — сказал насупленный Москвич.
– Не пью, не курю... — начал Юров жалостливо, но Москвич нанёс сильный удар в солнечное сплетение, и Юров поперхнулся, судорожно хватая воздух золотыми челюстями (подарок В. А.!).
– Ким, волоки мокрое полотенце, будем душить эту падлу! —распорядился Москвич.
К утру, после жестоких побоев с последующим отмачиванием в холодной ванне и вливанием дозы коньяка, его предупредили: «Просто так отсюда не уйдём. Или с деньгами, или задушим!»
Если бы Юров не был поклонником шахмат, то и тогда бы он из¬брал единственный ход — ход конём: «Придётся отдать четвертинку, наверное... Таких не проведёшь, убьют и не перекрестятся», — зако¬лебался он.
Сожительница Вероника Аркадьевна отбывала только первый год из десяти, провозглашённых приговором. Она предпочла доверить все сберкнижки «на предъявителя» своему ненадёжному сожителю Юрову, чем подвергнуться конфискации. Она поверила его истовым клятвам с порывами резать вены, хлебать уксус, ждать её хоть десять, хоть даже сто лет. Юров же не ставил себе такой сверхзада¬чи — ждать Веронику десять лет, зато проживать по два инженерских оклада в месяц он мог позволить себе все эти десять лет, выде¬ляя себе на представительские цели вроде премиальных – для охмурения очередной жертвы.
Тщеславие погубило многих лучших людей человечества, что уж тут говорить о рядовом солдате совторговли Веронике Аркадьевне, ко¬торая, теряя чувство самосохранения, стала понемногу хвастать перед сокамерницей, как она любима и как он на себя едва не нало¬жил руки, когда её отняли у него. Так понемногу она выложила всё: кто есть он и кто была она. Рас¬паляясь во гневе, она честила его, называя своими именами: бич, бат¬рак, сутенёр, аферист. Впадая в лирическое настроение, Вероника Ар¬кадьевна обмолвилась, что он обещал ждать и, самое важное, — слать! А откуда бичу иметь, чтобы слать? Да ещё и все десять лет!
Сокамерница не держала в руках колоды из сберкнижек, как это удалось Веронике Аркадьевне, она больше имела дело с колодой обыкновенных карт. Но как мошенница обрела быстрый ум и знание людской психологии. Она сделала выводы, и по обратной связи на во¬лю ушёл сигнал.
Сигнал материализовался в двух громил (Сергей не в счёт), явив¬шихся ночью пред похмельные очи блаженствующего в чужой квартире и постели Юрова...
– Москвич, давай отправим его в космос, и все дела, - переговаривались, как на работе, липовые Ким с Москвичом, не обращая внимания на утробные стоны Юрова, его рот был завязан мокрым полотенцем.
Сергей молча наблюдал жуткую картину. Он видел уже себя на месте этого несчастного... «У человека нет денег, но они ему не верят и, наверное, убьют...
А свидетелей всегда убирают. Значит, на очереди у них буду я...» — приходил он к выводу.
Отправку Юрова в «космос» организовали быстро, поменяв местами с люстрой. Люстру сняли с крюка и положили на кровать, а Юрова повесили на этот самый крюк вниз головой. Устав от трудов, Бес и Капа сели к Сергею за стол. Остальное должно было доделать время.