В исключительных обстоятельствах
Шрифт:
— Тогда в Москве я отыскал вас по совету вашего дядюшки. Зачем? Вы, вероятно, догадались. Нет? Это не делает чести мне, а возможно, и вашей проницательности. Но не стоит об этом... Пустое... Плюсквамперфект... давно прошедшее время. А я люблю футурум, будущее. Направляясь в Москву, я не знал, кто вы есть. Ваш дядюшка открыл тайну лишь на днях... Ну-ну, не надо нервничать и так зло коситься на меня... Я вам добра желаю. Река, именуемая жизнью, полна самых неожиданных и коварных порогов. Господин Бидо, зная, что болен безнадежно, поведал
— Нашего дела? Что это за дело?
— Повремените с вопросами.
— Вы француз?
— Нет, испанец.
— И живете в Испании?
— Нет, в Марселе.
— Так что же привело вас ко мне?
— Прежде всего желание выразить соболезнование.
— Благодарю. И это все?
— Нет, не все. Не совсем. От вас требуется самая малость: проявить лояльность и помочь в благородном деле.
— Каким образом? И что за благородное дело?
— Извольте. Вы сейчас работаете в России и, конечно, понимаете, что информация об этой стране будет для нас весьма и весьма ценна. Какая именно — это уже детали, о которых можно легко договориться.
— Вы полагаете?
— А почему бы и нет? Вы же человек свободного мира, богатый наследник. А богатство надо защищать.
— От кого?
— От грабителей и... от коммунистов.
— Н-да, ситуация проясняется.
— Вот и хорошо. Я знал, что вы, как человек благоразумный, примете наше предложение, к тому же небезвозмездное. Деньги даже к деньгам не лишни.
— Ну а если я откажусь и не приму ваше предложение?
— Предусмотрен и такой вариант. Мы располагаем фотокопиями всех документов, лежавших в сейфах покойного банкира. Заснята и куртка сына партизанки Елены Бухарцевой, погибшей во время войны. Остальное... Догадаться не трудно. Газеты, радио и телевидение ухватятся за сенсацию. О вас заговорят все, от бульварных шавок до святых отцов. Будут даже парламентские запросы. Чем все это кончится? Судом и лишением наследства. Вы станете человеком третьего сорта, которого долго будут преследовать.
Багровый отсвет пламени из камина делал недоброе лицо испанца поистине зловещим. Чтобы дать себе время хоть немного обдумать услышанное, Луи присел на корточки и начал подбрасывать смолисто пахнущие чурки. Потом резко поднялся, подошел к испанцу и спросил:
— Если откровенно — вы представитель специальных служб?
— Я бы не хотел отвечать на этот вопрос.
Луи понял, что не ошибся.
— На ваше предложение я должен ответить незамедлительно?
— Отнюдь... Такие вопросы сиюминутно не решаются.
— Каким временем я располагаю? Месяц? Два?
— Да, пожалуй...
Пальцы Луи напряженно сжали подлокотник кресла. Наступила пауза. Потом Кастильо вскинул холодные, жесткие глаза.
— Считаю долгом предупредить вас — не ершитесь, к добру не приведет. И еще... Я знал вашего отца.
— Какого отца? — перебил Луи.
—
— Откуда?
— Чистая случайность, не имеет значения,
— Что вы можете сказать о нем?
— В высшей степени приятный и интеллигентный человек.
ВЫБОРА НЕТ
— Теперь вы все знаете. У меня от вас никаких тайн. И не только потому, что мы по прихоти судьбы оказались родственниками. Неисповедимое, ничем не объяснимое чувство подсказывает иногда человеку: «Этому можно верить»... Так что же посоветуете?
Сергей молчал. Он ошеломлен. Еще бы, такой неожиданный поворот событий. Он видел, с каким нетерпением Луи ждал ответа — как ему быть. Крымов понимает, что его откровенность — знак большого доверия. Но ведь у него, советского журналиста, просит совета не свой брат, а человек, который пока еще не знает иного образа жизни, мышления, чем те, что властвуют в мире, где он рос, мужал, в мире капитала. Что посоветовать?
Были и сомнения. Чем вызвано такое доверие? Хитро задуманная операция? Или вино: Луи, кажется, многовато выпил? Возможно, потерял контроль над собой. А если это начало прозрения? У людей трудной судьбы да на крутом повороте так бывает. Что же посоветовать? Отмалчиваться нельзя.
— Луи! Все, что вы рассказали, сплетение таких сложностей, что я не могу сразу сказать — как быть? Я должен подумать. — И помедлив добавил: — Попробую посоветоваться с одним очень опытным юристом, которому всецело доверяю. Если вы не возражаете, конечно.
Луи глянул испытующе, но ни в лице, ни в глазах Крымова не увидел ничего, кроме доброжелательности. Сергей уже научился когда нужно становиться непроницаемым. Помедлив, Бидо поднялся из-за стола, слегка пошатываясь подошел к книжным полкам и, стоя спиной к хозяевам дома, тихо и нерешительно сказал:
— Ну что же, пусть так... Буду ждать. — Луи вернулся к столу, выпил еще одну рюмку вина и повторил: — Да, буду... Ждать и ждать... Это тяжело, но выбора нет. Но вообще-то как дальше жить? — он смотрит на хозяев дома слегка осоловевшими глазами и бормочет что-то не совсем связное.
— Глупо, конечно, куда-то ехать и искать... Он же не я, совсем другой... Мальчика по имени Герман. Его давно нет, есть Луи... Но Луи все равно поедет... Посмотреть... тот малыш давно ушел из этого мира... Вместе с мамой... Нет Германа, есть Луи. Но я не такой, каким стал бы Герман. Согласен, Сергей? Нет, я не пьян, сестра моя... Ты мне можешь сказать: каким был Герман? Не знаешь? Не хочешь... Боишься обидеть... Он меня презирал бы, да? А дядю задушил бы... И отца... Хотя нет, отец был добрым. Почему молчишь, Ирина? Я знаю, это глупо, но ты же моя сестра, не родная, но сестра. А знаешь, я пока нич-чего не чувствую. Только любопытство. Какая ты? Ну не сердись, скажи хоть слово.