В капкане
Шрифт:
Толстяк, взяв листок, подробно изучил запись, откинувшись на стуле, прокашлялся.
— Есть у нас такой инженер. И что вас интересует?
— Во-первых, где он сейчас и можно ли с ним встретиться?
— Нет. В настоящее время он находится в командировке в другом городе.
— Давно уехал?
— Месяца три назад.
— А скоро вернется?
— Тоже через три месяца.
— Так долго?
— Ну, что вы хотите. Он помогает устанавливать оборудование на родственных нам предприятиях, к тому же — сразу на нескольких. А это, знаете ли, дело небыстрое:
— Вы с ним можете связаться?
— Мы — нет. Он сам время от времени позванивает.
— Последний раз — давно это было?
Кадровик помял переносицу.
— Дай Бог памяти… в начале месяца.
— Когда снова свяжется?
— Точно не скажу. А что, простите?
Полынцев про себя отметил, что в гражданских организациях все же царила тихая вольница. Попробовал бы сотрудник военного ведомства звонить начальству, когда ему заблагорассудится.
— У него дедушка умер. Следствие идет.
— Дедушка? — снял очки кадровик.
— Да. Точнее, его убили.
Глаза толстяка расширились.
— Убили?
— Да. И с квартирой возникли проблемы.
— Что вы говорите?
— Да, да. Вы, кстати, не могли бы подсказать, есть ли у него другие родственники? У вас анкеты при поступлении на завод не заполняются?
— Ну, почему же? Анкеты у нас заполняются, но я вам и без того все расскажу. Предприятие у нас небольшое, так что, все на виду. Значит, других родственников у него теперь нет. Отец и мать разбились на машине позапрошлым летом. Мы от завода с похоронами помогали. Бабушка умерла еще раньше, от инсульта.
— Жаль. Вы знаете, я вас вот о чем попрошу. Когда он будут в следующий раз звонить, передайте, пожалуйста, мой телефон. Я вам в конце оставлю. И скажите, чтоб непременно перезвонил.
— Хорошо. А кто убил дедушку?
— Выясняем.
— Значит, еще не раскрыли.
— Пока нет. А по работе он как характеризуется?
— Положительно — отличный инженер, хоть и молодой.
Полынцев понимающе кивнул. Было бы странно услышать от начальника дурной отзыв о собственном подчиненном. На предприятиях в этом смысле — тесная круговая порука. Во всяком случае, когда дело касается общения с милицией. Своих здесь не выдают и стараются защитить всеми доступными способами. Правда, справедливости ради, нужно отметить, что принципиальные руководители все же иногда встречаются.
— Нам все так говорят, — ухмыльнулся Полынцев, глядя в глаза собеседника. Тот смотрел открыто, уверенно, за очки не прятался.
— Нет, нет, на самом деле, он отличный сотрудник, — твердо заверил кадровик.
— Дружбу с маргиналами не водил?
— У нас нет маргиналов.
— Я и не сомневался. Ну что ж, спасибо за справку, не буду отрывать вас от дела. Всего доброго.
— И вам успехов…
Выйдя из заводоуправления, Полынцев уныло побрел на автобусную остановку. Родственная версия, еще не успев как следует сформироваться, стремительно обрушилась. Впрочем, присутствие внука не означало бы ее продолжение. Он ведь мог и не знать, что у деда
Почтальон Тамара Селезнева, не слишком молодая, гвардейского роста женщина, месила грязь резиновыми сапожками, подходя к дому Николая Петровича. Достав из огромной сумки пачку газет и квитанций, она громко постучала в резное оконце.
— Эй, хозяин, тут ли ты?
Через пару секунд за стеклом показалось усатая физиономия Петровича.
— Бегу, красавица, бегу.
Тамара любила поболтать со стариком. Он был единственным мужчиной (пусть и в возрасте), называвшим ее умницей и красавицей. Мелочь, конечно, а женскому сердцу все одно приятно.
— Здравствуй, девушка! Все хорошеешь? — вышел из ворот Николай Петрович, сияя вставной челюстью и круглой плешью на темечке.
— Эх, — твоими бы устами, дядь Коль, мед пить, — вздохнула женщина, махнув рукой.
Она умышленно назвала его дядей, хотя следовало бы дедом, повышая в своих глазах собственную значимость. Одно дело, когда вас красавицей величает дедушка и совсем другое, когда — дядя.
— А почему такой упадок настроения?
— А потому как, хорошела бы, так мужики б вокруг вились. А так — ни единого.
— С мужиками нонче по всей стране проблема, аккурат, как после войны.
— Тогда хоть не обидно было, а сейчас… — она снова махнула рукой. — Перевелся ваш брат: ни кобелей, ни бабников — алкашня одна.
— Что есть, то есть, — вздохнул Петрович. — Кто постарше — пьет, кто помоложе — наркоманит. А который нормальный, так тому не до баб, деньги зарабатывает.
— Правда твоя. Извела новая жизнь мужиков, ни погладить, ни слово ласковое сказать.
— Ну, как же, а я тебе завсегда говорю.
— Говоришь, говоришь, — грустно кивнула она. — Да одними разговорами делу не поможешь.
— Оно так. Я уж стар, внучок еще молод, так что тоже расписываемся в бессилии.
— Как он там? Хоть приезжает?
— Нечасто. Что тут делать — грязь месить? Все к себе зовет. Говорит, продавай коттедж, покупай квартиру — живи в цивилизации.
— А ты?
— Да, грешным делом, дал объявленьице. Так, ради спортивного интереса, прицениться. Пока ничего подходящего. Стало быть, и думать не о чем.
— Ну, тебе видней, — кивнула Тамара, протянув газеты. — Там квитанция за телефон снизу торчит.
— Угу, вижу, спасибо.
— Поговорить, я смотрю, ты мастер — счет, как портянка.
— Есть такая слабость, — кхекнул в усы Петрович. — Что нам, старикам, остается, только поговорить.
Бежевый «Ниссан» притормозил у автобусной остановки в тот момент, когда Полынцев окончательно распрощался с родственной версией.
— Лейтенант! — крикнул из открытого окна потерпевший Васьков. — Куда путь держим?