В капкане
Шрифт:
При слове «экспертиза» медсестра прижала ладони к щекам и осела на кушетку.
— Я все скажу, — тихо пролепетала она.
— Ну?
— Я пришла утром, увидела разбитое стекло. Собрала осколки и выкинула их в мусор. Потом заметила дырку на плакате, за ней, в стене, торчала пуля. Я ее выковыряла и тоже выбросила, в реку. Вот и все, я ни в чем не виновата.
— Понятно, — недовольно кивнул Полынцев. — Ты крепче, чем я думал. Ну, что ж, если по-хорошему не понимаешь, то будем говорить через решетку. Собирайся.
— Куда? — захлопала она испуганными глазами.
— В
— За что?
— За соучастие в убийстве. Там будешь вспоминать, как все было.
— Так и было, я правду говорю!
— Я сказал, собирайся! Нет времени твои сказки выслушивать. Через неделю следователь приедет в тюрьму, там и поболтаете.
Надо понимать, что значит для симпатичной девушки попасть за колючую проволоку. Это не только встреча с прожженными зэчками, это еще и потерянная красота, на корню загубленная молодость. Девичий век и без того недолог, а сократи его на пару лет — и вовсе ничтожен.
— Ну, почему вы мне не верите?! — слезно вскрикнула она.
— Да потому, что любой нормальный человек, увидев такую картину, первым делом вызвал бы милицию. И уж точно рассказал бы все сотруднику, который пришел к нему сам. Ты же изворачивалась до последнего. Кого покрывала?! Убийцу?!
— Нет!
— А кого?
— Гарика, спасателя. Он попросил не вызывать ментов.
— Почему?
— Потому что он судимый и не хочет с вами связываться. Ночью перестрелка была. Он все видел. Боится, что если расскажет, то не поздоровится хоть от вас, хоть от бандитов.
Полынцев от удивленья развел руками. Выводы напрашивались определенные: либо девушка страстно любила атлета-спасателя, либо, что вероятнее всего, была просто дурочкой. За сокрытие преступника можно ведь и срок получить, пусть небольшой, но было бы за что. В обществе бытует мнение, что доносить на кого-либо — занятие постыдное. Стукачей не уважают, клеймят позором, называют самыми непристойными словами. А между тем, если рассуждать логически, так ли уж плохо сообщать властям о преступлениях? И кто эти люди, клеймящие позором стукачей?
Самое нетерпимое отношение к фискалам сложилось на зоне. Именно оттого что там собраны отпетые мошенники, и за душой у каждого вагоны с тяжкими грехами. Ненависть к стукачам — это способ криминальной защиты, желание бандитов избежать наказания, попытка совершить в тайне новое преступление. Так позвольте вас спросить, зачем же тюремные законы применять в нормальном цивилизованном обществе? Кстати, о приличии.
В Америке, на домах граждан, сотрудничающих с полицией, нарисован специальный значок — прищуренный глаз. Американцы бравируют тем, что у нас считается подлым. Отсюда и эффективная работа полиции, и, как следствие, законопослушное общество.
Вот так, или примерно так, думал лейтенант милиции Полынцев. Наверное, в чем-то его суждения были верны, а в чем-то — нет.
— Интересно получается! — сказал он, усмехнувшись. — А если он и есть убийца? Навешал тебе лапши на уши и открыто замел все следы.
— Да какой он убийца, — отмахнулась медсестра. — Не первый день его знаю.
— Какие
Пока девушка сморкалась в платочек, собираясь с ответом. Он заметил в окне примечательную картину: из-за острова выплывала моторная лодка. Возможно, это был простой рыбак, не знавший, что в тех местах ничего не ловится. А возможно, и не простой…
— Лазарет не покидать, ни с кем не общаться! — бросил Полынцев, выбегая из вагончика. Только бы спасатели оказались на месте…
Мошкин сидел в своем кабинете, усердно строча справки к оперативно-поисковым делам. Накропал уже целых 4. Едва собрался перейти к пятой, как в животе противно заурчало. Только встал, чтобы налить чайку, зазвонил городской телефон. «Вот так мы и портим наше драгоценное здоровье, — подумал он, нехотя снимая трубку. — Ни минуты свободной».
— Мошкин вас внимательно слушает.
— Привет, коллега, — это Комаров из ЭКО беспокоит.
— Привет, однофамилец. Как дела, как жив-здоров?
— Да ты знаешь, хреновенько. Ага. Зуб, понимаешь, на той неделе разболелся. Думал, сам пройдет, а он, зараза, все сильнее и сильнее. Ну, я его решил соляным раствором пронять. Ага. Час полощу, два — уж язык задубел — а боль все не проходит. Ну, думаю, не то средство, надо поменять. Привязал, значит, чесночину к запястью. Старое средство, проверенное. Еще бабка моя так делала, правда, от запора, но, не суть. Значит, час держу, другой — уж на руке ожог краснеет — а зуб все болит. Ну, нет, думаю, я тебя все равно доконаю. Беру, значит, еще более старое средство. Сразу, значит, стаканюку, ага, залпом… без закуски. Хорошо стало, тепло, приятно. В ушах прибой шумит, ног не чувствую, рук не чувствую, а зуб, мать его, чувствую. Что делать? Решаю, значит, пойти на риск…
Мошкин, по молодости лет, не знал, что на свете существуют люди, которые на вопрос: «Как жив-здоров?» действительно рассказывают о жизни и здоровье. На пятнадцатой минуте медицинской истории, когда уже были прочитаны главы о зубах, простуде и геморрое, он, не выдержав, отчаянно возмутился.
— Послушай, Комаров, ты, что решил все свои болячки сейчас вспомнить?
— Да ты что?! — бодро хохотнул эксперт. — Этим я только за последнюю неделю переболел. А если вспомнить, хотя бы за прошлый год. Так там было делов. Ага. На Рождество, значит, прихватил у меня желудок. Чую я, пришел гастрит, да не один пришел, а с подругой своей, язвой. Ну и как прикажешь праздники праздновать? Срам один — ни съесть, ни выпить. Решаю, значит, пойти на риск.
От этой главы у Мошкина так закрутило в животе, что он со стоном взмолился.
— Слушай, Комаров, ты зачем мне позвонил? Я щас сдохну от твоих рассказов.
— Ну вот, — обиделся эксперт. — Сам же про здоровье спрашивал.
— Я же просто, из приличия поинтересовался.
— Так я из приличия и ответил, коротенько. А вообще-то, я по делу вашему звоню.
— Ну, слава Богу, дошли до дела. Говори же, наконец.
— А чего тут говорить. Пробили мы вашего старика по пальчикам. И не тем он оказался, за кого себя выдавал.