В каждом молчании своя истерика
Шрифт:
– Приезжай! – сухо пригласила она.
– Я бы с удовольствием, но как? Я же за две тысячи километров.
– Как-нибудь, – шмыгала носом в трубку Фортуна.
– Если только ментально, но, судя по влажности, тебе надо моментально.
– Снова ты кинул меня одну, – прошипела трубка в моих руках пьяным голосом.
– Ты же сама рвалась на эту свадьбу. Я тебе говорил, что подобные мероприятия скучнее, чем смотреть зимой в окно.
– От тебя поддержки не дождешься, амеба.
– Может, я тебе позже перезвоню, когда придешь в себя?
– А если я приду не одна?
– Уже похоже на шантаж.
– Шантаж, винтаж.
– Даже не вздумай.
– Уже ревнуешь?
– Нет,
– Ты анализируешь, а у меня тактильное недомогание. Мне хочется тебя трогать. Мне хочется намазать тебя, как крем, и растереть по всему телу. Разве ты не слышишь, как мне здесь тошно и тоскливо?
– Я же амеба.
– Обиделся, что ли?
– Да нет, а что, мужчин совсем нет?
– Есть, но они либо очень женаты, либо не в моем вкусе. А я пьяная и хочу любви. Люди, полюбите меня кто-нибудь! – закричала она во весь голос.
– Больная, что ли?
– Да, представь себе, больная, но больна не вами.
– Позвони своему фотографу, может, он тебя снимет?
– Ладно. Позвоню, может быть. Вижу, тебе надоел мой голос. Конец связок.
Фортуна открыла дверь на балкон и вышла. По улицам, счастливая, белая, чистая, невестой летела к городу, словно к своему жениху, – зима. Фортуна любовалась ее легким головокружительным падением, будто она споткнулась именно для того, чтобы красиво упасть в объятия. Медленно, еще долго падало вслед за ней ее воздушное кружевное платье. «Чужое падение завораживает, – подумала Фортуна. – А мое, сможет ли оно так же заворожить?» И сама себе ответила: «Вряд ли». Люди, задрав воротники, не заметили, наступая, шли дальше, протаптывали дорожки, путаясь в сугробах шелков. Свадебная фата окутала город метелью. Белая королева снега наутро растает. «Некоторые падают, чтобы подняться, другие – чтобы исчезнуть», – вернулась обратно в праздник своей подруги Фортуна. «Вечер – декаданс, утро – ренессанс».
Я поужинал в ресторане отеля и поднялся к себе в номер. Завтра предстоял трудный день, и хотелось лечь пораньше. Положил себя на кровать прямо в одежде и начал гладил пальцами телефон, листая фотографии. Фотографий было немного, и я сошел на третьем круге, переключившись на вчерашнюю переписку с Фортуной:
– Привет, ты спишь?
– Представь себе, уже в кровати.
– Представляю: ночь, луна, кровать, ты, голая и теплая.
– Все, хватит уже.
– Почему?
– Тебя-то нет.
– Дни недели давно уже потеряли для меня свои названия, оставляя под простыней лишь тот факт, просыпаюсь я с тобой или без тебя. Люблю тебя безумно.
– Серьезно? Что же значат твои постоянные истерики, то молчаливо-гнетущие, то фарфорово-осколочные?
– У каждого моря любви свои приливы, свои отливы.
– Что у нас на сегодня?
– На сегодня четверг.
– У четверга нет будущего.
– Почему?
– Потому что в четверг я всегда думаю о пятнице.
– Думай лучше обо мне.
– Мне нужна мотивация. Я согласна любить тебя по четвергам только с одним условием.
– С каким?
– Быть любимой в пятницу, субботу, воскресенье, понедельник, ну и, пожалуй, во вторник.
– А в среду?
– По средам у нас будет санитарный день. Будем отдыхать друг от друга. Ты в своей среде, я в своей.
Четверг, четверг, начал я разбирать его по косточкам в блокноте: когда будет четверг, я подумаю, что будущее в пятнице, когда будет рано, я буду ранен будильником, когда будет поздно, я опоздаю, когда будет ночь, никто не поверит, что это навсегда, когда будешь звонить – не звони сразу в дверь, когда умрешь – не забудь помыть посуду, когда ты станешь умной – я буду скучать по глупостям, когда будет пятница – я опять напьюсь, когда я это пойму – наступит
– Куда едем? – спросила девушка.
– Мне все равно, – ответил я ей.
– Адрес?
Я назвал город. Девушка долго молчала. Пока наконец вновь не натянула свои связки:
– Вы издеваетесь? Это же две тысячи километров отсюда.
– Нет, я вас люблю.
– Вы ошиблись службой, – повесила она трубку.
Утром я ее получил: «Ты сейчас далеко. За тысячи поцелуев от меня. О чем ты думаешь?»
Ответил: «О чем я еще могу думать: почему ночь пришла одна?».
После этого я сразу же перезвонил, однако на мой звонок она не открыла дверь, не пустила меня в свою душу. Голова начала рисовать самые немыслимые картинки: что Фортуна с другим, в постели, отключает звук телефона и убирает его. В образе другого почему-то мерещился тот самый фотограф, который, обнимая ее, спросил лениво:
– Кто это так рано?
– Не знаю.
– Я бы ответил, послав куда подальше, нечего будить хороших людей в такую рань, – прижался он к ее груди своим лицом.
– Некоторые звонки существуют, чтобы на них не отвечать.
– Иногда у меня складывается такое впечатление, что я ее совсем не понимаю.
– И не надо. Как только ты начнешь понимать свою женщину, тебе не за что будет ее любить.
– Все больше ее беспокоит собственная форма, раньше она так не зацикливалась.
– Формы отвечают только за содержание. Чем больше живу, тем чаще прихожу к выводу, что женские формы, пожалуй, единственное, что делает этот плоский мир таким загадочным. Вынося на суд свои формы, женщина надеется встретить того, кто заинтересуется ее содержанием, влюбится в него и больше не сможет жить без. Ее прелестные выступы и впадины – это своеобразные поручни для твоих взглядов и прикосновений, чтобы ты не споткнулся в тайных закоулках ее души.
– Ты что, пока гладил ноги, успел ей признаться в любви?
– Это было бы идеальным признанием.
– Как оно выглядит, по-твоему?
– Признание идеально, когда нет возможности отказать. В любовных разговорах с женщиной слова ничего не решают, пока не сделаешь из них предложение.
– Знаешь, в чем твоя проблема? Ты слишком женат.
– Может, ты лучше пахнешь? Что у тебя за парфюм?
– Не важно, успехом надо душиться и щедростью. В смысле, щедрее надо быть, легкого аромата успеха вполне достаточно. Ты не боишься, что она от тебя уйдет?