В клетке. Вирус. Напролом
Шрифт:
– Похоже, это можно расценивать как «нет», – резюмировала Ванн.
– Это не потому, что он – хаден, вернее… был хаденом, – поспешно добавил Бухолд и повернулся ко мне. – Я ко всем моим работникам отношусь одинаково. В службе персонала у нас даже есть специальный сотрудник, который следит за этим.
– Я вам верю, – сказал я.
– Да, но вы же слышали, как этот сукин сын Хаббард унижал меня сегодня? – возмутился Бухолд. – У меня в штате пятнадцать научных сотрудников с синдромом Хаден. Никто бы из них там не работал, если бы они считали, будто я отношусь к ним как к
Я поднял руку, чтобы привлечь его внимание:
– Мистер Бухолд, я здесь не для того, чтобы осуждать вас, и не для того, чтобы побежать к отцу и нашептать ему о вас. Прямо сейчас я расследую взрыв ваших зданий. Пока наш главный подозреваемый – один из ваших работников. Наша первоочередная задача – установить, действительно ли подрывник он и если так, то какую цель он преследовал.
Бухолд, казалось, чуть расслабился, но Ванн снова начала его прессовать:
– Доктор Байер когда-нибудь говорил о Кассандре Белл?
– За каким чертом ему было о ней говорить?
– Джим, – укорил его Уиссон.
– Нет, – покосившись на мужа, отрезал Бухолд. – Я никогда не слышал от него имени Кассандры Белл.
– А его коллеги-ученые? – не унималась Ванн.
– Да, о ней вспоминали между делом, потому что она публично выступает против наших исследований, – сказал Бухолд. – Мы всегда задавались вопросом, попытаются ли обычные протестующие вывести нас на чистую воду из-за опытов над животными, которые нам приходилось проводить, но ничего подобного не происходило, и, я думаю, никто даже не помышлял о том, что ее слова могут как-то касаться нас. Да и с какой стати?
Я посмотрел на Ванн, пытаясь понять, что она задумала. Она кивнула мне:
– Доктор Байер оставил предсмертную запись. В ней он упомянул Кассандру Белл.
– В смысле? Она с этим как-то связана? – спросил Бухолд.
– У нас нет оснований так считать, – ответила Ванн. – Но тем не менее мы проверяем все ниточки.
– Я знал, что это случится, – сказал Бухолд.
– Что случится? – поинтересовался я.
– Насилие, – ответил Бухолд. – Рик подтвердит. Когда наши тупоголовые конгрессмены пропустили закон Абрамса—Кеттеринг, я сказал Рику: рано или поздно начнется смута. Нельзя просто так взять пять миллионов людей, сосущих государственную сиську, выкинуть на улицу и ждать, что они покорно уберутся восвояси. – Бухолд посмотрел на меня и добавил: – Без обид.
– Я не обиделся, – солгал я, но решил не развивать тему. – Насколько теперь все отложится?
– Вы имеете в виду наши исследования?
– Да.
– На годы. В лаборатории хранились уникальные данные, которых больше нигде нет.
– Вы не делаете резервного копирования? – спросила Ванн.
– Разумеется, делаем, – ответил Бухолд.
– Но вы можете загрузить копии из ваших сетей?
– Вы не понимаете, – сказал Бухолд. – Мы никогда не выкладываем ничего по-настоящему стратегически важного в сеть. Как только мы бы сделали это, нас бы сразу взломали. Однажды мы загрузили на подставные серверы закодированные фотографии, мать их, котов и не сообщали никому о том, что загрузили. Не прошло и четырех часов,
– То есть все ваши данные хранились локально, – подытожил я.
– Да, локально, и копии на внутренних серверах, – подтвердил Бухолд.
– А бумажные архивы? – спросила Ванн.
– Конечно были, хранились в помещении с ограниченным доступом в лабораторном корпусе.
– Значит, и они, и сетевой архив взлетели на воздух вместе со зданием, – заключила Ванн и красноречиво посмотрела на меня, мол, бывает же такое разгильдяйство.
– Все так, – кивнул Бухолд. – Возможно, кое-что удастся собрать из недавней электронной почты и данных с компьютеров в офисном здании, если, конечно, они пережили взрыв и усилия пожарных. Но не стоит обманывать себя надеждой. Годы исследований – насмарку. Разлетелись в пыль.
– Глядите-ка, полночь, – сообщил я, когда мы с Ванн ехали к моему дому. – Мой первый настоящий рабочий день закончился.
Ванн улыбнулась, отчего сигарета у нее во рту подпрыгнула.
– Уж поверьте моему опыту, – сказала она, – для первого дня это было многовато.
– Жду не дождусь второго.
– Сомневаюсь, – выдохнув дым, изрекла Ванн.
– Вы же знаете, что это дерьмо прикончит вас, – буркнул я. – Я имею в виду курение. Вот почему никто теперь больше не курит.
– У меня есть причина.
– В самом деле? И какая же?
– Давайте сохраним некоторую тайну в наших отношениях, – предложила Ванн.
– Как вам угодно, – попытавшись изобразить усталое равнодушие, сказал я.
Ванн снова улыбнулась. Еще одно очко в мою пользу.
Загудел мой телефон. Звонил Тони.
– Вот черт, – выругался я.
– В чем дело?
– Я должен был сегодня встретиться с возможными новыми соседями.
– Хотите, чтобы я написала для вас объяснительную?
– Остроумно. Постойте-ка. – я открыл канал и ответил встроенным голосом: – Привет, Тони.
– Мы надеялись, ты заскочишь сегодня, – сказал он.
– Ну да, я тоже надеялся… – начал я.
– Но потом я узнал о взрыве «Лаудон фарма», – перебил меня Тони, – и мы все подумали, что это какой-то террористический заговор или вроде того, вот я и сказал себе: наверное, Крис вечером будет слегка занят.
– Спасибо за понимание, – буркнул я.
– Похоже, денек у тебя выдался драйвовый.
– Ты даже не представляешь себе насколько.
– Ну, тогда позволь мне закончить его хорошей новостью, – объявил Тони. – Наша банда заочно рассмотрела твое дело и вынесла вердикт: достоин стать нашим соседом и обрекается на лучшую комнату в доме. Да смилуется господь над твоей душой.
– Это здорово, Тони! Честное слово, отлично. Я очень благодарен.
– Приятно слышать. А остальные поблагодарят тебя, если будешь вносить плату за жилье вовремя, чтобы нас не вышибли на улицу, тогда мы квиты. Посылаю тебе код на вход. Когда воспользуешься им в первый раз, смени, чтобы никто не узнал. У меня есть на тебя вся инфа, так что можешь заезжать в любое время.