В краю лесов
Шрифт:
Сады по окраинам городка ломились от плодов. Яблоки лежали по дворам в телегах, корзинах, сваленные в кучи, и неподвижный голубоватый воздух осени был напоен тяжелым и сладким духом яблочного брожения. Выжимки лепешками сушились на топливо под желтым осенним солнцем. Нынешний урожайный год принес несметное изобилие скороспелых яблок и опадышей, не годившихся в лежку даже на малый срок. Поэтому в корзинах и дрожащей воронке мельницы Грейс увидела образчики самых разных сортов - аниса, коричной, папировки, грушовки и других добрых знакомых всеядной юношеской поры.
Грейс с интересом наблюдала за хозяином
"Отчего он не обернется?" - думала Грейс, стоя у открытого окна. Она не знала, что днем их приезд вызвал оживление в гостинице и привлек внимание Джайлса; увидев ее въезжающей под арку, он густо покраснел, отвернулся и с удвоенным рвением принялся за работу. Неразлучный с ним Роберт Кридл, прослышав от конюха, что доктор Фитцпирс с молодой женой остановились в гостинице, стал многозначительно покачивать головой и шумно вздыхать, отрываясь от рычага яблочного пресса.
– Какого черта ты вздыхаешь?
– не вытерпел наконец Уинтерборн.
– Эх, хозяин, все мысли... мысли не дают покоя! Пятьсот подвод выдержанного теса, да к тому же пятьсот фунтов добрых денежек, да каменный дом - там бы дюжина семей поместилась, - да еще доля в лошадях и повозках все разом пропало, а из-за того, что упустили ее, когда она была вашей по праву!
– Ах ты, господи, да ты меня с ума сведешь, Кридл,в сердцах проговорил Джайлс.
– Замолчи, ради бога.
На этом разговор во дворе оборвался. Тем временем Грейс, невольная виновница этих потерь, еще стояла у окна. Она была изысканно одета, занимала лучший номер гостиницы, ее долгое свадебное путешествие отличалось разнообразием и даже роскошью, ибо там, где речь шла об удовольствиях, Фитцпирс был решительно неспособен на экономию. Рядом со всем этим Джайлс и окружающие его люди казались ей сейчас убогими и будничными, их мир был так далек от ее собственного, что она не могла понять, какой внутренний смысл находила в нем еще недавно.
– Нет, я никогда бы не стала его женой, - произнесла она, покачав головой.
– Папа был прав. Эта жизнь слишком груба для меня.
– И она взглянула на украшавшие ее белые тонкие пальцы кольца с сапфиром и опалом подарок Фитцпирса.
Джайлс по-прежнему стоял спиной к окну, и, ощущая некоторую гордость своим положением, - вполне извинительную в молодой неопытной женщине, которая полагает, что удачно вышла замуж, - Грейс с мягкой улыбкой окликнула Джайлса.
– Мистер Уинтерборн!
Джайлс, казалось, не слышал.
– Мистер Уинтерборн!
– повторила она.
Он снова не услышал, хотя тот, кто стоял рядом и видел его лицо, мог бы в этом усомниться. Смущенная громким звуком своего голоса, Грейс окликнула его в третий раз!
– Мистер Уинтерборн, вы забыли мой голос?
– И, ожидая ответа, вновь приветливо улыбнулась.
Он
– Зачем вы меня зовете?
– спросил он против ожидания сурово; лицо его было бледно.
– Вам мало того, что я выбиваюсь из сил, чтобы заработать себе на хлеб, пока вы тут сидите в довольстве, вам еще надо бередить мои раны.
Она вспыхнула, в растерянности не зная, что сказать, но не рассердилась, ибо знала, чем вызван его гнев.
– Я не хотела вас обидеть, простите меня, - кротко сказала она. Поверьте, у меня не было на уме ничего дурного. Просто, увидев вас тут, рядом, я не могла удержаться, чтобы вас не окликнуть.
Сердце его готово было выпрыгнуть из груди, глаза застилали слезы - так растрогали его эти ласковые слова, произнесенные знакомым голосом. Потупившись, он заверил ее, что ничуть не сердится, и неуклюже, сдавленным голосом спросил, довольна ли она своим путешествием и много ли повидала интересного. Она рассказала ему о нескольких местах, в которых успела побывать, а он слушал ее, пока ему не пришлось вернуться к рычагам давильни.
Забыть ее голос! Разве в его словах прозвучало бы столько горечи, если бы он забыл этот голос! Сгоряча он сурово упрекнул ее, но, опомнившись, стал думать о ней с нежностью, ибо видел, что она была права, отвергнув его, свою же верность он считал недостойной внимания. Он мог бы сказать о себе словами современного поэта[21]:
Коль я забуду,
Пусть реки позабудут море,
Коль я забуду,
Любовь свою забуду в горе,
Да буду я гнуснее всех,
Да буду воплощенный грех,
Коль я забуду.
Коль ты забудешь,
Ни в чем тебя не упрекну я,
Коль ты забудешь,
"Будь счастлива", - тебе шепну я,
Я буду лишь тобою жить,
Я буду лишь тебе служить,
Хоть ты забудешь.
Слезы выступили у нее на глазах при мысли, что она могла бы не напоминать ему о том, чего он сам не мог позабыть; она уверяла себя, что не ее воля, а неумолимый ход событий разрушил их детские мечты. Встреча со старым другом неожиданно отняла у нее ту ликующую гордость, с которой она растворяла окно. Грейс не понимала, отчего вдруг ей сделалось так грустно. Произошло же это единственно оттого, что жестокость ее не была достаточно безоглядной. "Если надо действовать ножом - не раздумывайте", - говорят великие хирурги. Для собственного спокойствия Грейс следовало бы или не ставить Уинтерборна ни во что, или обращаться с ним как с равным. Теперь же, закрывая окно, она испытывала невыразимую, можно сказать, опасную жалость к своему отвергнутому жениху.
Вскоре вернулся Фитцпирс и сообщил ей, что видел великолепный закат.
– А я его и не заметила, - вздохнула Грейс и поглядела во двор.
– Зато я видела одного нашего знакомого.
Фитцпирс тоже посмотрел в окно и сказал, что никого не узнает.
– Да там же мистер Уинтерборн, у давильни. Он ведь подрабатывает на сидре.
– Ах, тот, деревенский, - равнодушно проговорил Фитцпирс.
– Не говори так про мистера Уинтерборна, - упрекнула Грейс мужа. Правда, я только что подумала, что никогда не могла бы выйти за него, но я его уважаю и буду уважать.