В кроличьей норе
Шрифт:
А раньше самым главным была Хлоя.
— Хлоя, — тянет Паркинсон, поджигая сигарету кончиком волшебной палочки. — Я не по девочкам. Мне Нейт нравится.
Забавно смотреть, как у Прайс глаза голубые под цвет волос округляются, и выдыхать безнаказанно ей в лицо струйку дыма. Она рукой бьет по рулю и улыбается как-то глупо:
— Черт, подруга… Какого хрена ты не сказала сразу? — И тут же хмурится: — Нейт? Нейтан Пресскотт? Да ты, нахрен, с ума сошла?
Панси закатывает глаза и думает, а что бы Хлоя сказала о Драко? Ведь Нейтан по сравнению
— Он же нарик, у них ничего святого нет! — разоряется Прайс, размахивая руками и едва успевая рулить. Паркинсон судорожно пытается вспомнить заклинание срочной реанимации. — Поверь мне, я знаю, я уже видела это! Мама Рэйчел…
Хлоя обрывается, тяжело дыша, и избегает смотреть подруге в глаза.
— Миссис Эмбер? Вот уж кто не похож на наркоманку, — роняет Панси, почти уверенная, что Прайс не сдержится и выложит все: бывшая слизеринка к себе располагать умеет, если ей нужно.
А еще ей так хочется узнать тайну этих девчонок, чтобы стать совсем их, совсем как они. Чтобы они действительно стали теми лучшими подругами, каких у Панс никогда не было.
Но… что сказала бы мама?
— Миссис Эмбер Рэйчел — никто. Ее настающую мать зовут Сэра и она хуева наркоманка, — выдыхает, ломается Хлоя. Образ строгой мамы, поджимающей губы, у Паркинсон уплывает куда-то вглубь сознания.
К черту волшебников, чистую кровь и честь семьи. Пора это все за спиной оставить.
— Когда Рэйчел была маленькой, Сэра творила пиздец: доводила ее отца буквально до нервных срывов, едва не убила себя и дочь… Они ебнутая на все голову. Она сама от дочери отказалась. Но потом… — Прайс молчит долго, машину паркует около «Двух китов». — Ладно, если рассказывать, так все.
Панси чувствует, как желудок сводит от голода, но не трогается с места.
— Мистер Эмбер поступил как мудак. Сара завязала, пыталась связаться с дочерью, а он не давал. А потом… Хуевая история, если коротко, он заплатил одному уебку, чтобы тот убрал Сэру из игры. Он ввел ей дозу. Понимаешь? Она сорвалась. И исчезла навсегда.
Хлоя закрывает глаза и голову откидывает на спинку сидения: ей говорить трудно, она не привыкла с людьми откровенничать. Паркинсон это ценит, понимая от и до.
— Но Рэйч и мистер Эм…
— Она не знает. Я не рассказала ей.
Прайс закуривает; выдыхает быстро, нервно, рвано, затягивается глубоко.
— Я просто не смогла ей рассказать. Да ну нахуй. Лучше я, чем она.
Панси накрывает ладонь подруги своей, плотно сжимая пальцы. Хлоя не вырывается.
— Ты теперь не одна. Будем думать об этой хуйне вместе, — она слабо улыбается и вдруг признается: — Родители Рэйч не такое уж и говно. Мои предки людей убивали.
Хлоя смотрит удивленно, но не испуганно; она ничего не говорит, только кончики пальцев пожимает. Паркинсон ей благодарна.
========== 6. ==========
— Это как наркотик: один раз попробуешь и уже не остановишься, — Рэйчел улыбается и поглаживает кончиками пальцев цветы на предплечье у Хлои.
Панси задумчиво хмыкает
Мой серебряный.
У дракона глаза цвета острой стали — прожигают насквозь презрением, у дракона рисунок чешуи светится, горит пламенем. Паркинсон опускает ресницы, позволяя себе вспоминать тощего то ли мальчишку ещё, то ли уже почти мужчину — морозного, колкого; с белыми, как снег, волосами и очами-океанами (северными).
Вот только руки у него всегда были тёплыми и обнимали ласково, прятали от всего мира. Это было шестнадцать лет назад (или всего пару месяцев?), но она не забыла.
— Панс?
Волшебница стряхивает грусть, словно паутину снимает, и легкомысленно пожимает плечами:
— Хрен с вами, уговорили.
— Это на всю жизнь, подруга, — пугает, хитро щурясь, Прайс, и Рэйчел толкает ее в плечо.
Но Панси твердо решила сделать татуировку.
Подруги спускаются в малоприятный подвал, и аристократическая, еще не до конца умершая, часть Паркинсон морщит носик на слоями отваливающуюся со стен краску и мерзкий запах сырости. Она оглядывается на Хлою и выразительно округляет глаза.
— Что? — возмущается Прайс. — В салоне тебе не набьют татуху, пока не станешь совершеннолетней. А мой приятель — набьет.
— И даже не занесет тебе рак крови, — хихикает Эмбер, с любопытством перебирая разбросанные по столам эскизы. — Ну, нам повезло, по крайней мере.
Не очень обнадеживает, правда?
«Я сильная, я смелая, я потомственная ведьма, я справлюсь», — бормочет Панси как мантру.
— Эй, девчонки? — Приятель Хлои выглядит, как и любой другой приятель Хлои: неприятный, в наколках и кожаной куртке. — Че бьем?
Рэйчел и Хлоя договариваются с ним сами, пока Паркинсон пытается унять дрожь в пальцах, сидя в кресле. Ей нравится в 2013, нравятся местные развлечения и чувство безнаказанности, нравится сама идея сделать тату, хотя это так по-маггловски.
Но… страшно?
Еще один шаг сродни курению и узким джинсам, что пропасть между ней и прошлым увеличит. А вдруг однажды она просто не сможет вернуться? Не вспомнит, кто она такая и кем была всегда?
А вспоминать-то хочется ли?
— Не трясись, красотка, — подмигивает мужчина, веря в разные стороны рисунок с драконом. — Куда бьем?
Губы едва шевелятся, Панси, оказывается, больших иголок не переносит.
— На руку. Левую.
Эмбер сидит рядом, не шевелясь, вдохновенная и завороженная процессом; Хлоя дымит сигаретой поодаль (как хочется тоже), сверкает голубыми глазами — не ссы, мол, подруга, прорвемся.
Паркинсон закрывает глаза и представляет спокойную озеро с прозрачной водой, чтобы не заорать от боли. Заорет — будет стыдно.
Она же волшебница нахрен.
Она просто не будет думать об этом всем, она будет думать о доме, о школе, о обедах в Большом зале и ярких звездах Астрономической башни, под которыми было так потрясающе целоваться.