В крымском подполье
Шрифт:
— Я училась в этом городе. Возможно, что и есть. — Люда старалась говорить спокойно.
— А такие, которые бы часто к вам ходили?
— Таких нет.
— А «Мусю» вы знаете?
— Какую «Мусю»?
— А «Николая» и Толю вы знаете?
— Я не знаю, о ком вы спрашиваете. Николаев и Толь много.
Офицер что-то сказал румынскому дежурному, тот вышел. У Люды кружилась голова. Но она старалась владеть собой. Отворилась дверь. В комнату ввели «Николая» и Анатолия Досычева. У Анатолия лицо было в синяках, и он, видимо, еле держался на ногах.
— Она? —
Тот молча кивнул головой.
Офицер повернулся к Люде:
— Что же вы отказываетесь признавать своих друзей?
Люда поняла, что «Николай» предал их. Прямо глядя в лицо «Николаю» и Досычеву, она медлила с ответом, как бы стараясь что-то вспомнить.
— Да, я их как будто видела.
— Где?
— Как-то раз они заходили к нам. Но это было давно, потому я и забыла.
— А зачем они приходили?
— Я не интересовалась. К мужу приходит много людей по делам службы, разве всех узнаешь!
— Вы знаете, кто они?
— Нет, не знаю.
— Тогда я вам скажу, как это было. В октябре месяце они с «Мусей» пришли к вам домой. Они разговаривали с вашим мужем, а вы готовили ужин. Затем «Муся» ушла, а они остались у вас ночевать. Ваш муж познакомил вас и сказал: «Это товарищи из леса». Так это было? — крикнул офицер.
— Не помню, — ответила Люда.
— Это так было? — обратился офицер к «Николаю».
Тот опять молча кивнул.
— Это было так? — злобно процедил офицер, подойдя вплотную к Толе Досычеву.
Тот молчал.
— Я спрашиваю, правильно ли говорит твой приятель? — прикрикнул румын, помахивая плеткой. Анатолий опять промолчал.
— Увести их! — приказал офицер дежурному и подошел к Люде. — Да, это было так, сударыня. Что же вы, и «Мусю» не помните?
— Не знаю такой.
Привели Александру Андреевну Волошинову. Она была в своем плюшевом пальто и черной шапочке. Сильно избитая, в синяках, она стояла прямо, твердо, прикрывая воротником обезображенное лицо.
Увидев Люду, Александра Андреевна чуть качнула головой, давая понять, чтобы Люда не признавалась.
— Вы ее знаете? — спросил у «Муси» офицер. Спокойно взглянув на Люду прищуренными глазами, «Муся» не ответила.
— Я спрашиваю, вы ее знаете?
Александра Андреевна продолжала молчать, даже не взглянув на офицера.
— Уведите ее.
Когда «Муся» скрылась, офицер угрожающе бросил Люде:
— Не будешь сознаваться, сделаем с тобой то же, что и с этой красавицей.
В румынском гестапо Люда просидела недолго. На другой день, 11 марта, ее посадили в закрытую грузовую машину, где уже находились совершенно больной Иван Михайлович, Люся Серойчковская, Вера Гейко и другие арестованные, незнакомые ей. Гестаповцы втолкнули в машину и «Мусю». К ней бросился Иван Михайлович. Люда ужаснулась — левая нога «Муси» опухла, как колода, на правой руке были содраны ногти.
Александра Андреевна, превозмогая боль и пользуясь шумом машины, тихо спросил Люду:
— Виктор арестован?
— Не знаю. Он должен был вчера приехать из Севастополя. Вы что-нибудь
— Вы видите, как меня изуродовали. Но я им ничего не сказала и не скажу. Все сделал «Николай». Ты не признавайся. На тебя у них нет никаких компрометирующих данных. Иван Михайлович тоже ничего не скажет, а кроме нас никто из арестованных о тебе ничего не знает.
Александре Андреевне было трудно говорить. Помолчав немного, она продолжала:
— Отказывайся от всего. Это твой единственный шанс на спасение. Если выйдешь отсюда, передай товарищам, чтобы не забыли нашего мальчика, Леню. Нам с Иваном Михайловичем хорошего ждать нечего.
— Что обо мне говорить! — Иван Михайлович с мукой глядел на свою жену. — Я уж свой век прожил… — и он заплакал.
— Не плачь! — вздрогнула «Муся». — Мы ведь знали, что они нас не пощадят. — Она еще пыталась улыбнуться, поглаживая руку Ивана Михайловича. — Жаль только, что мы мало для Родины сделали.
— Пусть наши друзья и сын не сомневаются, — наклонившись к Люде, горячо зашептал Иван Михайлович. — Волошиновы умрут честно и никого не выдадут.
Машина остановилась на Студенческой, 12, где помещалось немецкое гестапо. Пока арестованных выводили из машины, Люда попрощалась с Иваном Михайловичем и «Мусей». Та шепнула ей:
— Ничего, девочка, крепись. Ни в чем не признавайся. Повторяю: в этом твое спасение.
Арестованных ввели в темный коридор, выстроили по стене и начали обыскивать. В это время Люда увидела — из камеры вывели ее мужа. Он был в наручниках, шел прямо и гордо. Проходя мимо арестованных, Виктор встретился взглядом с Людой, остановился, но охранник толкнул его, и он скрылся за дверью.
Люда едва не потеряла сознание.
Ее посадили в полутемную камеру, переполненную арестованными женщинами.
— За что? — спросила одна из них, протискиваясь к Люде.
— Не знаю.
Воздух в камере был ужасный, у Люды закружилась голова. Она присела на край нар, держась за подпорки верхнего яруса.
Как мы потом узнали, «Хрен» был арестован 10 марта в Севастополе. Одновременно были арестованы «Кошка» и «Мотя» с женами и детьми и Соколов, по кличке «Перо».
Через несколько дней Люда и семьи «Кошки» и «Моти» были освобождены. Когда Люду вызвали в канцелярию и объявили об освобождении, она спросила:
— А муж?
Ей ответили:
— Не беспокойтесь, он останется у нас.
Вместе с Виктором Кирилловичем в гестапо остались его боевые друзья: «Кошка» — Владимир Эрастович Лавриненко, «Мотя» — Иван Григорьевич Левицкий и «Перо» — Николай Семенович Соколов.
Глава двадцать первая
Об арестах подпольщиков я тут же сообщил по рации в обком партии, а 11 марта послал «Мартыну» подробную информацию о положении в городе. Из леса мы снова получили листовки на русском, немецком и румынском языках и газеты. Роздали их оставшимся патриотическим группам для распространения среди населения и солдат.