В лабиринтах тёмного мира
Шрифт:
Ни Симеон, ни Дарья ничего не сказали по поводу того, что я автоматически перекрестился на красный угол в горнице. Как бабушка в детстве учила, так и пошло по жизни.
Я расстелил полушубок на лавке, шапку под голову, лег и провалился в глубокий сон.
Глава 39
Проснулся я рано от звуков, которые доносились из хозяйственного закутка в горнице. Дарья вовсю хлопотала у печи, освещаемая всполохами огня в печи. Пахло свежим хлебом.
– А вставайте, сударь, – певуче
Горница была очень похожа на горницу в доме бабушки. С обратной стороны печи должен быть голбец, где привешивался рукомойник и полотенце для утирания.
Так оно и было. Я умылся, сбегал во двор по нужде и был готов к приему пищи.
На завтрак был кусок хлеба и кружка парного козьего молока. Никогда не пил козье молоко, потом разобрался, что это такое, когда мой желудок не справился жирным молочным продуктом.
У Дарьи было двое детей погодок – Сашка и Машка, которые насупившись, смотрели на незнакомого дядьку, сидящего за столом.
Надо было чем-то заниматься, не должен же мужик сиднем сидеть на лавке, да вот только по легенде я человек не умеющий разговаривать по-русски, следовательно, ничего не понимаю, но ведь как-то нужно выживать в России. А Россия – это не Рим древних времен, где можно лежать под финиковой пальмой и ждать, когда дуновение ветерка сбросит тебе в рот несколько фиников. Россия – это Россия. Да и светиться мне раньше времени не с руки.
К вечеру приехал Симеон. Привез кое-какую одежду, продукты на прокорм. Спросил, чем я думаю заниматься, пока ходят письма в посольства заморские с запросом, не терялся ли у них путешественник по имени Андре и по фамилии Норман.
Симеон мне казался человеком достаточно современным и верящим в здравый смысл, а не во всякие установления лиц духовного звания.
– Симеон, – начал я свою речь на латыни, – постарайся не удивляться и поверить в то, что я тебе говорю. Ты можешь поверить в то, что какой-либо человек может исчезнуть с места жительства и появиться где-нибудь в другом месте лет через двести?
– Трудно в это поверить, – сказал степенно толмач, поглаживая свою бородку, – но вот об исчезновении людей я слышал немало. Был человек, а на следующий день исчез. Кого-то люди лихие прибили и прикопали в укромном месте, но таких всегда находят потом. А о некоторых ни слуха, ни духа. На моей памяти откуда-то двое появились в странных костюмах, и что-то все говорили, что они из двадцатого века и что братки за них отомстят. Так они прямо во время пыток исчезли, как будто и не бывало их. Вещи, что у них были, по приказу батюшки сожжены были, а что из металла, так молотом расплющены и огне сожжены. А ты к чему этот разговор завел? – спросил он, подозрительно прищурившись на меня.
– Ты перстень мой рассматривал? – спросил я Симеона. – Видел, что на нем написано и что там за изображение на печатке? И еще скажи, сильно мой латинский язык отличается от языка италийского? А одежда моя тебе когда-нибудь встречалась?
– Ну,
– Да, и я оттуда же, – быстро сказал я, понимая, что раз уж взялся удивлять человека, то дивить его нужно мощно, чтобы он никуда не делся. – Ты знаешь, как убили апостола Петра?
Симеон кивнул и шепотом сказал:
– Распяли его, головой вниз.
– Я это сам видел, – подтвердил я, – и сюда я прибыл, чтобы разобраться, за что убили двух наших человек, подвергнув их жестоким пыткам. Ты мне не веришь, так я тебе докажу свою правоту и сейчас буду говорить с тобой на твоем же языке.
Я видел широко открытые глаза Симеона, который, похоже, уже был не рад тому, что связался с помощью неизвестному человеку, но как говорится – назвался груздем, полезай в кузов.
– Не удивляйся, – сказал я ему по-русски, – никакой здесь чертовщины или нечистой силы нет. Я тебе как-нибудь расскажу то, что нам известно о верованиях наших предков и о Христе, которому мы все вместе поклоняемся.
Я встал и перекрестился на иконку Спаса в углу горницы.
Симеон тоже встал рядом и перекрестился со мной.
Посмотрел на меня и сказал:
– Вижу, что православный, щепотью крестишься. А у нас раскольники речи смутные ведут, мол, щепоть есть кукиш, раздвинь пальцы, большой сунь меж ними. А еще говорят, что Иуда соль брал щепотью и, мол, только иуды щепотью крестятся.
– Было бы у них ума поболее, так не говорили бы так, – сказал я, – главное не в том, как ты крестишься, а как ты в Бога веруешь. Вон, католики двуперстием крестятся, а вот разделились же на католиков и протестантов и еще воюют между собой. Давай думать, как мне на улице показываться. Зови меня Андрей, прозвищем Северцев. Пусть буду я твоим свойственником, который в годы молодые запропал, ушел в земли чужие мир посмотреть и вот сейчас объявился. Буду тебе бумаги переписывать, грамоте обучен, язык латинский знаю, другим языкам учиться буду, потом еще что-нибудь придумаем для прославления Руси во всем мире. Как?
– А давай, – и Симеон с размаху хлопнул по моей руке.
Дарья с детьми испуганно смотрела на нас из хозяйственного закутка.
– Поняла, Дашка? – сказал ей Симеон, – свойственник это мой, Андрюха, вчерась по темени-то и не признал его. Завтра обрядим его и к делу определим. Ну, бывайте, – и он ушел.
Я все равно опасался, что завтра он придет со стражниками, и поведут меня в пыточную, чтобы прознать все про меня и кто меня сюда послал. И деваться мне некуда. Куда бежать на зиму глядя, в дикие леса, что ли? А в лесах волков полно да люду разбойного.