В лапах страха
Шрифт:
Григорий Викторович пожал плечами.
– А, собственно, какой смысл им врать?
Алла Борисовна всплеснула ручонками.
– Да они сызмальства все врут! От них правды не добьёшься, будто от неё у них мозги наперекосяк встают! – Консьержка покачала головой, однако Григорий Викторович уловил в её постоянно снующих зрачках явное безразличие к сему факту.
– Ну не все же такие, – осторожно заметил он, наматывая на кулак неподатливое старушечье сознание.
Алла Борисовна аж подскочила – нет, она не любила, когда ей навязывали постороннюю волю.
– Да полноте вам! Они ведь все на этих
Григорий Викторович недовольно кивнул: он знал это и без нудных нотаций.
– Я всё понял. Да, вот ещё что...
– Что? – обрадовалась Алла Борисовна. – Спрашивайте – всё расскажу!
– Вы, случайно, не знаете, какие взаимоотношения складываются в семье этих Смирновых? Может, ссорятся... детей ругают, почём зря... или ещё чего вытворяют?
Алла Борисовна наклонилась к столу, осторожно посмотрела по сторонам.
– Да я так и знала, что это рано или поздно всплывёт, – прошептала она, словно их беседу мог кто-то подслушать.
– Что именно?
– Ходят слухи, что, якобы, эта Марина – мама девочки – на учёте в психоневрологическом диспансере состоит, – Алла Борисовна утвердительно кивнула, словно соглашаясь сама с собой.
– И что с ней не так?
– А кто ж знает... Люди говорят, будто они только из-за этого и съехали с прежней квартиры: мол, там тоже прознали про ЭТО и вроде как попытались во всём разобраться.
– Ишь ты... – покачал головой Григорий Викторович, которому от всех этих перешёптываний привиделась средневековая городская площадь, в центре которой беснующаяся толпа пытается линчевать испуганную женщину в отрепьях.
– А что же, вы сами никаких справок не наводили? – Алла Борисовна тут же растворила страшную картинку своими плоскими сомнениями и принялась буравить Григория Викторовича презренным взором.
– Я пришёл из-за собаки. А это так, простая интуиция.
– Уж как-то метко вы попали со своей этой интуицией, – проворчала консьержка, видимо всё равно не до конца доверяя услышанному.
– Профессия такая, – Григорий Викторович неумело улыбнулся и тут же снова посерьёзнел. – А теперь, ближе к делу. Когда именно появилась собака?
– Да вчера вечером и появилась, –
– Что ж, теперь придётся ещё и мне рассказать.
Алла Борисовна засопела, напрягая извилины.
– Вчера – приблизительно в это же время – сам глава семейства привёз на машине.
– А, случаем, не припомните... к этому главе семейства никакой молодой человек не приезжал до этого? На иномарке.
Консьержка засопела пуще прежнего.
– Нет. Если бы приезжал – заметила бы. Мимо меня даже мухе не пролететь.
– Ясненько... Так. И что же дальше было?
– Ну, я, конечно, его предупредила, что подобным зверюгам тут не место! Вон – деревня, село, дача, – там хоть анаконду выращивайте, а тут... – Алла Борисовна захлебнулась волной сдобного негодования. – Нет, это надо же до такого додуматься – жуткую зверюгу в квартиру пустить!
– Я смотрю, вы не очень-то собак долюбливаете... – попытался вставить словечко Григорий Викторович, но консьержка тарахтела, точно пулемёт:
– Вот ещё! Обычных Бобиков да Шариков – ради бога! Сама буду им объедки носить. Так нет же, нужно обязательно эту белобрысую крысу-переростка привезти! Чтобы она потом день напролёт интеллигентных людей своим бесстыжим воем изводила!
– Интеллигентные люди, насколько мне известно, – все днём работают.
Алла Борисовна побагровела, словно её ткнули носом в несостоятельность собственных идеалов.
– Герман Полиграфович – заслуженный деятель культуры. Он в оркестре играет. И ему весь день напролёт нужно партии разучивать, чтобы потом, вечером, для вот этих самых добропорядочных лиц – как вы сказать соизволили, – которые днём все работают, концерты давать! Эх вы, служителем закона ещё себя называете... – И Алла Борисовна в чувствах отвернулась.
– Простите, – тут же спохватился Григорий Викторович, понимая, что столь серьёзная тема может снова прикрыться бесполезными метаниями души. – Бог – свидетель, я не хотел вас обидеть.
– Да что я – мелкий пожилой человек, до которого никому нет дела. А вот Герман Полиграфович – это личность! Таких бы как он – и к власти! Уж тогда бы мы точно зажили!
Григорий Викторович деликатно откашлялся.
– Так что за порода?
Алла Борисовна открыла рот в замешательстве – этакий сундучок из сказки, в котором можно хранить бесценные сокровища. Затем заворочалась, как болотная кочка, и принялась основательно рыться в полах своего халата.
– Этот... Как его... Забыла! Их всё ещё по телевизору показывают, как они хозяев своих калечат почём зря, – Алла Борисовна наконец выудила из кармана скомканный газетный обрывок и принялась читать по слогам печатный текст: – Буль...терь...ер..ер... Так вот, кажется.
Григорий Викторович кивнул.
– Значит собака в квартире уже сутки... И, говорите, днём её было слышно?
– Ну, конечно! Они все разъехались, а зверь этот запертый сидел, слюной исходил! А ещё выл на весь подъезд, как проклятый! Я вам сразу же сигнализировать! Но вас пока дождёшься, сроду забудешь, зачем и звонил! А тут ещё это горе! С девочкой... – Алла Борисовна снова изобразила на своём подвижном лице жалость и смиренно посмотрела на следователя. – Кто же её так невзлюбил-то?