В лапах зверя
Шрифт:
Меня окружают чужие люди. И даже те, что по крови родные — чужие на самом деле.
У меня нет своего безопасного теплого угла, нет человека, которому я нужна просто потому, что это я.
Не было.
А теперь…
— Я виноват, малыш, — твердо говорит Сандр, — я давно уже отцу говорил, обрубать все старые связи. И выходить полностью из тени. Надо было не с Уралом связываться, а на новый уровень выходить… А мы… Мы все — дети своих отцов… И иногда против них никак не встать. Но это в прошлом.
— Я
— Вот как? — чувствуется, что Сандр удивлен. Он пытается посмотреть в мои глаза, но я не позволяю, прячу лицо у него на груди.
И тогда он просто опрокидывает меня на кровать, силой убирает ладони от лица.
У него внимательный тревожный взгляд.
И совсем в нем нет того голода и холода, что поразили меня в самом начале наших отношений.
Словно ледяной зверь Сандр отогрелся в моих руках. И стал огненным… И ручным. Моим.
И теперь не я в его лапах, а он — в моих.
— Я люблю тебя, малыш, — говорит он, — если бы ты там… Я бы… Я бы пришил всех, до кого бы смог дотянуться. А потом сдох. На твоей могиле. Как тот зверь из детского мультика, помнишь? Ты — мой Аленький цветочек, малыш. Мне похер, кто у тебя отец. Если он будет тебе делать больно, то пойдет нахер. Любой, кто тебе будет делать плохо.
Я молчу, завороженно глядя в его желтые, со звериными искрами глаза.
Когда-то, боже, словно в другой жизни, вечность назад, он меня испугал.
Своей жаждой, безумием, звериной своей бесцеремонностью.
Я думала, что пропала в его лапах.
А, оказывается, наоборот, ожила.
— Мы поженимся, — он не задает вопрос, он уведомляет, — через месяц. Хорошо?
Ой…
Спрашивает…
— Хорошо, — говорю я после небольшого молчания. И мне кажется, что он едва дождался окончания этой долгой для него, мучительной паузы.
— У меня есть кольцо, — говорит Сандр, — но не с собой. Я его тебе потом подарю, хорошо?
— Хорошо…
Мне не надо кольца… Мне ничего не надо, оказывается. Только чтоб он был рядом. Это так очевидно, как же я раньше не поняла?
— Я… Останусь сегодня здесь, с тобой… Хорошо?
О, боже… Он реально спрашивает…
— Хорошо…
— Блять, так и знал, я так и знал! Оставь ребенка в покое, блять! — голос отца за дверью раздраженный и злой, — она едва в себя пришла! И меня выпер, главное, а сам обратно! Что за подонка ты воспитал, Сим-Сим?
— Так, все, Сурен, ты меня заебал…
— Ну не здесь, не здесь… — голос дяди Сережи спокоен и ленив, — вон, тут целый спортивный комплекс… Туда пиздуйте драться, пердуны старые. Дайте детям возможность сделать вам внука.
— О… Блять… Сим-Сим… Еще и породнимся с тобой? Да лучше я тебя сейчас пришибу.
Голоса удаляются, а мы с Сандром лежим, глядя друг на друга,
И глаза его светятся в полумраке.
Красиво.
Мне тепло и надежно. Чувствую, как внутри отпускает напряжение, горечь, обида…
Наверно, так и должно быть? Если ты в горячих, опытных, правильных объятиях. Пусть и немного звериных…
_______________________________
Мои хорошие, остался у нас эпилог. Он будет через день, скорее всего, потому что как раз сейчас его правлю.
Потерпим?
А пока что есть еще час, чтоб купить со скидкой совершенно потрясающую историю, написанную от лица мужчины. Заинтриговала? велкам сюда: https:// /shrt/luPl . Скидка 35% только сегодня, 6 мая. Не пожалеете!
Эпилог
— Нет, это не подходит… — Настя задумчиво прикладывает к моему лицу то одну палетку теней, то другую, щурится недовольно, вздыхает, — все не то.
— Слушай, а может ничего не надо, а? — с надеждой спрашиваю я, — ну… Пусть, как есть? Я все равно не выдержу и все размажу. А от туши у меня глаза чешутся!
— Ну как это не надо? — возмущается Настя, — надо! Это не простой день! И вообще… Какого черта ты меня сюда заманила тогда, если не хочешь слушаться? Ты понимаешь, что я рискую отсюда не выйти больше?
Я заметно стыжусь, признавая ее правоту. Сим-Сим с утра ходит кругами возле комнаты, словно в осаду ее взял, ей-богу.
Но еще больше я нервничаю.
Вот нафига это все? Нафига?
Расстроенно смотрю на себя в большое зеркало, которое специально притащили откуда-то в мою комнату.
Зеркало красивое, рама богатая, сама по себе — произведение искусства. А вот мое отражение в ней — не соответствует этой раме.
Слишком бледное.
И глаза от испуга здоровенные, как у лемура.
Поправляю на себе платье.
Оно…
Это единственное, что в моем образе хоть как-то сочетается с роскошной рамой зеркала.
Офигенное, самое шикарное в мире платье, тонкое, словно из паутинки сотканное, одновременно полупрозрачное и все скрывающее. Словно намекающее… Очень простое по крою, без жесткого корсажа и кружев, оно само по себе — драгоценное украшение.
Спущенные плечи, высокая талия, свободный лиф. Как сказала Настя: “Только для такой нежной молоденькой девушки подходит. Ни белья под него не полагается, ни чулков”.
Отсутствие белья меня дико смущает, но реально ни один бюстик сюда не пойдет. Хорошо, что у меня грудь не особо большая, ничего не вываливается. Трусики я все же отвоевала, но очень-очень маленькие и телесные, полностью сливающиеся с кожей.
— Хорошо, что на улице двадцать пять градусов, — бормочет Настя, щурясь на меня, — нечаянная осенняя радость. У нас тут такого не бывает, чтоб ты понимала. Все для тебя.