В любой гадости ищи свои радости
Шрифт:
С другой стороны, если яму зальёт, у меня появятся все шансы стать первой известной лошадью-русалкой. Угу. Или кобылой-утопленницей, что куда более вероятно.
Терзаемая мрачными предчувствиями, я от души обрадовалась появлению горбуна. По крайней мере, для меня его перекошенная физиономия почти сравнялась по привлекательности с Джонни Депом и Бредом Питом вместе взятыми и возведёнными в четвёртую степень. Если так дальше пойдёт, я даже белёсых червячков деловито копошащихся в язвах уродца полюблю всем
Червячкам не повезло. Через полчаса любование спутником, сравнимое с нежностью качественной шпатлёвки, сменилось глухим раздражением лысого шарпея, побывавшего в зарослях борщевника.
Верёвка, принесённая Алехандро, оказалась слишком тонкой, чтобы уцепиться за неё зубами и слишком короткой, чтобы устроить нечто вроде сетки и вытащить меня волоком. Хотя, откровенно говоря, учитывая разницу в габаритах и степень сыпучести и скользучести краёв ямы, последнее представлялось затруднительным в любом случае. Что он, муравей что ли, или сухонькая бабулька, чтобы тяжесть, вдесятеро превосходящую его по весу, тащить?
В итоге, когда это разлагающееся недоразумение додумалось-таки перекинуть верёвку через нависающую над ямой толстую ветку и спрыгнуть вниз, притягивая её, я уже была готова землю, ставшую мокрым тюремщиком, буквально жрать.
В принципе, под влиянием рулад, старательно выводимых желудком, жрать я готова была не только землю, но и практически всё, что по ней бегает, прыгает и ползает. Лишь бы термически обработанное и не горбун. А если с хлебушком да с солью…
Алехандро, не без опаски косясь на обозлённую и утробно порыкивающую меня, потянул за верёвку.
Я вытянув шею ухватилась чуть выше того места, где сомкнулись бирюзовые ладони и попыталась внести свою лепту в собственное же спасение. Если опустить часть ствола достаточно низко, можно будет попробовать ухватиться за него зубами и тогда… Господи, лишь бы верёвка не оборвалась!
Не оборвалась. Видно, где-то когда-то мы основательно нагрешили, если нам столько ‘счастья’ привалило. Верёвка цела целёхонька рухнула нам на головы, вместе с внушительным куском дерева, на которое мы так рассчитывали.
От неожиданности и тяжести комля, долбанувшего промеж глаз, я с визгом полетала в грязь. Фонтан вонючих липких капель взметнулся к небу, но прежде чем он обрушился вниз, добавив прелести моей неземной красе и седины той моей части, что являлась рьяным поборником гигиены, под моей попой раздался протяжный полустон-полурык.
Ох ты ж, стринги люминесцентные мне на череп! Я на Алехандро приземлилась! Пригорбунилась в смысле. Упс… А ведь ещё и причервячилась, приязвилась и ещё бог знает причеголась! Мама! А у меня в том районе самые ценные и ранимые области организма!!!
Взвыв, как Казанова, обнаруживший герпес там, где не надо, я подскочила и непонятно как вылетела из ямы, позабыв и про
— Зараза!! — Сиплый вопль из тёмной ямы и вслед ему неправдоподобно длинная тирада, куда более грязная, чем моя собственная шкура, прозвучали как гром среди ясного неба.
Вот блин горелый! Не ‘как гром’, а ‘вместе с громом’. Хорошо хоть молния ударила где-то в отдалении, а то было бы тут мясо, запечённое в глине!
Осторожно проковыляв к краю, я глянула вниз. Не хватало ещё, вытаскивая горбуна, снова навернуться. Это уже будет какая-то карусель, а не яма.
Уродец кряхтя и пополняя мой словарный запас новыми цветистыми оборотами, сидел на дне. От проносящихся над нами угрожающе-мрачных туч в природном узилище заметно потемнело и я видела лишь силуэт вонючки, потирающего явно ушибленные и помятые части тела.
Перекрестившись правым копытом, я порадовалась за свою нервную систему и чуткую душевную организацию. Слава Богу, разглядеть к каким именно местам я прижималась и чем конкретно эти самые места кишели оказалось невозможным. Боюсь, осознай я в полной мере весь ужас своеобразных объятий, грохнулась бы в обморок. Причём туда, откуда только что выбралась, и на того, благодаря кому сейчас трясусь, как чихуа-хуа на складе пылесосов.
Алехандро задрал голову и, втянув воздух сквозь чёрные зубы, незаметные на чёрном лице. От грязи и недостатка света он вообще весь казался чёрным. Только белки глаз чуть выделялись на общем фоне, да радужка отливала расплавленным серебром.
Убьёт ведь, ей Богу! Вот выберется и придушит меня сгоряча той самой верёвкой, что сейчас составляла ему компанию. Тем не менее, оставлять Алехандро там не имею права, пусть даже его освобождение грозит мне расправой.
Оглядевшись, я отступила и задумалась. Как вытащить вонючку? Идея, простая и надёжная, как титановый лом, пришла неожиданно. Господи, об одном прошу: сделай так, чтобы в качестве мести уродец не выбрал объятья и благодарственные лобзания. Этого я просто не вынесу. Сама в яму сигану.
Через минуту в смрадную тьму полетели обломанные ветки и сучья. Обламывая копытами и отдирая зубами всё, до чего могла дотянуться, я заполняла яму. Если сначала горбун зло рычал снизу, вскоре заткнулся. Я даже глянула вниз, чтобы проверить, не пришибла ли ненароком.
Оказалось, вонючка не только в сознании, но и довольно споро стаскивает ветки к наиболее пологой стене, втыкая их в скользкую глину или просто сваливая себе под ноги. Кажется, до него допёрло, что я имела ввиду. Вот и ладушки, не совсем идиот, значит.