В места не столь отдаленные
Шрифт:
«Верно, этот мошенник недобрыми делами занимается!» — возмутился даже почтенный Кир Пахомыч, обдумывая свой план оплести шантажиста и за более дешёвую цену приобрести письмо.
X
Добрая старушка
В тот самый вечер, когда «восточный человек» имел свидание с Толстобрюховым, Степанида Власьевна торопливо взошла к Невежину и как-то таинственно проговорила, понижая голос:
— Вот что, Евгений Алексеич… Осмотрите-ка хорошенько, целы ли ваши вещи…
— Что случилось, Степанида Власьевна? Зачем мне осматривать вещи? — спросил Невежин, удивлённо взглядывая на озабоченное лицо доброй старушки.
— А то и случилось… Недаром не нравится мне этот черномазый…
— Да у меня и осматривать-то особенно нечего, Степанида Власьевна…
— Ну однако… На одном столе-то сколько вещей!.. И зачем вы вот этот портсигар не спрячете? — упрекнула старушка, указывая на большой серебряный портсигар, лежавший на столе. — Всегда он у вас здесь валяется. Не носите его, так лучше спрятать. То-то, видно, вам, петербургским богачам, добра своего не жалко! — ворчала Степанида Власьевна, беспокойно следя, как Невежин осматривал ящики письменного стола и комода.
— Ну, вот видите — напрасная тревога. Всё цело! — объявил Невежин.
Но Степанида Власьевна тем не менее не успокоилась, а напротив, ещё таинственнее покачала головой.
— Странно, очень странно! — протянула она.
— Да вы успокойтесь, Степанида Власьевна. Присядьте-ка лучше да расскажите, в чём дело.
— Присесть-то я присяду, а только дело совсем щекотливое. Никогда не бывало у меня такого подозрительного жильца, как вот этот! — сердито сказала старушка, энергично махнув маленьким кулачком по направлению комнаты, в которой жил черномазый. — Пьяницы, признаться, живали… ну, шумливый, беспокойный народ — это правда, но чтобы какая-нибудь, можно сказать, низкость — этого, слава богу, не случалось. Да и Прасковья-то наша сдурела, ведь только вот сейчас рассказала про его все таинственности… Однако и её ругать нельзя, если рассудить по совести, хотя, признаться, я и намылила ей голову! — вставила старушка. — Ей тоже не в догадку, видите ли, зачем это он усылает её именно тогда, когда ни меня, ни вас нет дома. Непременно завтра же велю ему убираться. Пусть он оставит нас в покое! — снова сердито прибавила Степанида Власьевна, поправляя сбившийся на затылок старенький, затасканный чепец. — Что ему нюхать по чужим комнатам!
— Да разве он нюхал, как вы говорите? — вставил, улыбаясь, Невежин, рассчитывая, что этот вопрос приведёт расходившуюся старушку к скорейшему изложению дела.
— То-то и есть, что нюхал, и, должно быть, не один раз… Нет ли у вас здесь каких-нибудь врагов, Евгений Алексеич? — совсем неожиданно спросила Степанида Власьевна, видимо, старавшаяся найти объяснение мучившей её загадки.
— Едва ли! — усмехнулся Невежин. — Я здесь почти никого не знаю.
— И я полагаю, что так. И с какой стати иметь вам врагов?.. Кому вы мешаете? Нет, тут, видно, что-нибудь другое… Покойник муж мой всегда говорил: со всех сторон, говорит, Стешенька, вещь разгляди, и так и этак, тогда, говорит, найдёшь и причину. Так вот, ушла я, видите ли, часу в седьмом проведать одну знакомую. Утром на базаре стряпка её мне сказывала, что барыня заболела, — простыла, вернувшись с поля, — так я и пошла посидеть к ней. Тоже ведь больному человеку скучно одному, да ещё безо всякого призору. К бедному больному человеку кто пойдёт! — простодушно вставила старушка, словно бы оправдываясь, что она ушла со двора. — Вас дома не было, так я уж без вас вашу-то комнату своим замком заперла, а ключ отдала Прасковье. Хорошо-с. Как только я за ворота, черномазый-то этот к Прасковье: «Сходи, говорит, в булочную, на Большую улицу, сухариков сладких купить. Там, говорит, очень хорошие сухарики!» — и запер за ней двери. А этому, с позволения сказать, варнаку вовсе не сухарики нужны были.
Старушка перевела дух и, не замечая, по-видимому,
— Прошло этак, должно быть, с четверть часа, как Прасковья ходила, вернулась домой, стучится, а он что-то долго не отворяет. И покажись Прасковье, будто в вашей комнате кто-то ходит. Думает: вы дома, и давай шибче стучать. И послышалось ей, будто замок запирают; вслед за тем раздались шаги, и двери отворил ей черномазый. Принял это он сухарики, дал ей гривенник и ушёл к себе. Прасковья подошла к вашей комнате, глядит — на запоре; попробовала замок, а замок-то не замкнут — впопыхах-то забыл, верно, подлый человек, запереть. Тогда Прасковья — за ключом; видит — ключ не на том месте, куда она его положила… Ну, замкнула она комнату как следует, а у самой — сомнения… Как я пришла домой, она мне всё и рассказала. Оказывается, что не в первый раз это он её усылал. Наверное, он что-нибудь недоброе затевает! — заключила Степанида Власьевна свой рассказ.
Невежин вспомнил странные звуки по ночам, раздававшиеся прежде в комнате соседа, вспомнил ночную встречу с подозрительной фигурой, напомнившей ему того рыжего, которого он видел вместе с бродяжкой на дороге в Ускоково, и рассказ Степаниды Власьевны вместе с этими фактами приобретал в его глазах некоторое значение.
«Но если бы меня хотели обокрасть, то давно бы обокрали!» — подумал Невежин, недоумевая вместе со Степанидой Власьевной о цели этих непрошеных посещений соседа.
— Уж не дело ли интересует любопытного соседа? — проговорил смеясь Невежин, машинально переводя взгляд на толстое дело, лежавшее на столе. — Впрочем, к чему оно ему?
— Какое дело? — торопливо переспросила Степанида Власьевна.
— Да вот о Толстобрюхове.
— О Толстобрюхове, Кире Пахомыче? Что ж, видно, нехорошее это о нём дело?
— Не очень хорошее, Степанида Власьевна! — засмеялся Невежин.
— И вы держите его на столе и уходите со двора, не запирая даже комнаты?! — испуганно воскликнула Степанида Власьевна. — Что вы, что вы, Евгений Алексеич! Как можно, батюшка? Сохрани бог, вы ещё невинно в беду попадёте! Ведь этот самый Толстобрюхов первый богач здесь… Он на всё решится… Покойник мой говорил, что такого отчаянного человека и между разбойниками не скоро найдёшь… Из-за него уж погиб один пьянчужка-чиновник. Богачу-то ничего, а каково чиновнику-то с семьёй? Бог-то правду видит, да не скоро скажет! Кто их знает, быть может, и черномазый-то за сухариками из-за этого самого дела посылает!.. Ах, какой же вы неосторожный, Евгений Алексеич… Спрячьте, спрячьте его поскорей, — волновалась старушка чиновница, как видно, хорошо знавшая опасность хранения сибирских дел. — Сейчас же спрячьте!
Невежин, несколько изумлённый такой настойчивостью испуганной старушки, однако, послушался и запер в ящик дело.
— Так-то оно лучше, а и ещё того лучше — совсем не держать дел у себя.
— Завтра я его во всяком случае снесу.
— Кончили, значит?
— То-то нет… хочу посоветоваться…
— И не носите его домой лучше… А насчёт чего это дело? Оправить, что ли, хотят Кира Пахомыча? — полюбопытствовала старушка.
— Хотят-то хотят, но я хочу объяснить, что этого не следует…
Старушка любовно взглянула на молодого человека и, тихо покачивая головой, проговорила:
— Ох, Евгений Алексеич, как бы вы не напрасно хлопотали… Оправят его и без вас, если нужно…
В ответ на эти слова Невежин рассмеялся.
— Однако вы, Степанида Власьевна, мрачно на людей смотрите…
— Насмотрелась я, батюшка, здесь-то, насмотрелась… Вам-то снову оно, пожалуй, и не так видно. Не доводилось, как посмотрю, вам со всякими людьми живать. Не то ещё увидите. Ну, да, впрочем, извините, батюшка, я старуха простая, мелю себе, что на ум взбредёт. Дай вам бог успеха. А уж завтра соседа у вас не будет… Довольно ему по чужим комнатам лазить. Только — знаете ли что — я этого ему прямо не скажу. Как вы думаете, ведь не следует говорить?