В моей руке – гибель

Степанова Татьяна Юрьевна

К портрету вроде бы по базовому признаку «нетипичная травма» сломанная шея — подходили и странные убийства животных, совершающиеся, как выяснилось, в Раздольском районе с неприятной регулярностью. И кроме того, совершенно особое место в «мозаике» теперь заняла ночная погоня за неизвестным.

Этот самый «объект» никак не вписывался в стандартные рамки преступного поведения, ломал стереотипы, которые за годы работы в розыске успели сложиться у Колосова по убийствам такой категории. С точки зрения логики, поступки этого существа не укладывались ни в одну из стандартных моделей поведения серийного убийцы. Если предполагать, конечно, что прежние версии по этим делам были ошибочны, и выдвинуть версию

о том, что в Раздольске появился новый серийный маньяк. «Что-то не так в этом деле» — становилось для Колосова чем-то вроде навязчивой идеи. И, как никогда, в это утро после ночной засады, когда голова его разламывалась, глаза слипались, все мускулы болели так, словно он всю ночь грузил мешки с углем, никогда еще Никита так не нуждался в умном совете, точнее, даже в плодотворной дискуссии с коллегой-оппонентом, с которым можно было бы детально обсудить все странности этого необычного дела, все разнородные составляющие этой причудливой мозаики.

Колосов чувствовал: они все стоят на пороге каких-то не совсем обычных событий. И это пока неопределенное, но тревожное «что-то не так в этом деле» начало принимать в его воображении пока смутные, но фантастические и грозные очертания.

Однако обстоятельства в этот день сложились так, что на некоторое время он невольно оказался выключенным из событий. Ему же пришлось заняться совершенно иными проблемами и еще раз убедиться, насколько горек хлеб оперативника.

После совещания, когда он хотел немного прийти в себя после бессонной ночи, точно с цепи сорвавшись, истошно затрезвонили телефоны. Звонило начальство, выражало недовольство медленным ходом оперативно-разыскных мероприятий, снимало стружку, приказывало заниматься и своими прямыми обязанностями как начальника отдела убийств.

На носу отчет за первое полугодие, на шее начальника «убойного», точно жернов, висит отчет: статистика, процент раскрываемоеTM, положительный опыт, отрицательный опыт — умри, а составь документик, потому что бюрократия вещь беспощадная. Не успели схлынуть эти накаты, как объявился глава местной администрации. Тоже гремел в трубку, как ржавое железо на крыше: «До каких пор! Жители района терроризированы! Принимаете ли вы меры? Когда наконец преступник будет задержан…» Ну и все в таком духе, хочешь слушай — хочешь так сиди, в потолок плюй, вежливо вставляя ответы на бесчисленные «почему» и «до каких пор».

Последним позвонил Халилов. Его хрипловатый спокойный баритон: «Встретиться надо бы, Крестный», — вывел Никиту из того агрессивно-боевого состояния, в которое он впал после официальных переговоров.

— И не только бы встретиться надо, а кое-куда подскочить вместе. В Октябрьский санаторий, Никит. Позарез надо. Я за тобой прямо сейчас заеду, лады? — осведомился Халилов.

В Октябрьске находился следственный изолятор, где содержался Акула-Карпов.

Халилов продолжал работать по «Михайловской версии» — дело об убийстве Игоря Сладких, переданное в прокуратуру и выделенное из дела Антипова, нуждалось в крепкой свидетельской базе. Получить показания от Михайлова и его бандитов, содержавшихся под стражей в подкрепление «переговоров и признаний в поезде», негласно записанных на диктофон, прокуратуре без активной помощи угрозыска и секретных сотрудников было очень сложно. Сейчас Халилов выполнял прокурорские указания, отрабатывал личность самого исполнителя преступления — наемного киллера. Сам мертвый Грант, естественно, ничего о себе сказать не мог, но без исчерпывающих данных о нем ни один суд не признал бы дело расследованным полностью. Поэтому Халилов отрабатывал прежние связи киллера, сохранившиеся у него со времен отбытия наказания, и его контакты с Михайловнами и всем остальным преступным контингентом столицы и области.

Прокуратуру

интересовал вопрос: как, например, Антипов-Грант оказался на чужой даче в Половцеве, где и нашел свою смерть? С чьей помощью снимал дом, имел ли посредника, помощника? Возможно, что эти сведения, как справедливо полагал следователь, как-то могли помочь и в розыске убийцы самого киллера. И Халилов послушно ориентировал свои источники на получение информации по этому вопросу.

Видимо, он что-то разузнал, и теперь ему требовалось посоветоваться со своим начальством — с Колосовым.

В Раздольск он примчался часа через полтора на старой «Волге», купленной по дешевке на авторынке в Южном порту. До изолятора добираться было долго. Колосов понял, что побеседовать с Ренатом они успеют дорогой. Крестник тянуть резину не любил.

— Значит, такой расклад, Крестный, — начал Ренат деловито. — Акула задницей прикипел к октябрьским нарам, и по тюрьме каких-либо слухов о его мыслях, поведении, воспоминаниях о прошлом не идет. Хранит молчанку наш Акулий побратим. На таблетках он сейчас, ломка — то, се…

Колосов поморщился: пристрастие помощника к блатному жаргону порой его удручало.

— Но три дня назад его брала у нас напрокат Москва.

У них в Бибиреве была серия квартирных краж в апреле.

Вроде бы по нескольким эпизодам Акула там фигурирует.

Это, конечно, московские дела, им и карты в руки, но… перевозили они его на эти дни к себе в Бутырку, а там… там в одной камере с Акулой случайно оказался некто Уколов. Они друг дружку еще по Потьме знают, по Нижнему Тагилу — словом, старые корешки. — Халилов плотоядно усмехнулся, Колосов отметил: слишком уж он налегает на это самое «случайно». Что ж, столичные коллеги свое дело знают крепко, и с такими, как Акула, работать умеют.

— Так вот с Уколычем Акула оказался более разговорчивым.

В том числе и по нашему эпизоду кое-что сболтнул. Так вот, Крестный, в нашу последнюю встречу Акула, мягко сказать, выложил нам лишь четверть правды. Обманул, гадюка!

— Как и мы его, — Колосов усмехнулся, вспомнив незаконный финт с заменой наркотика. — Ты — мне, Ренатик, я — тебе.

— Хрен бы он тогда от меня получил, — Ренат сплюнул в окно. — Даже иллюзии кайфа эта лживая гнида не заслуживала! Они с Грантом, оказывается, встречались за неделю до выстрела в Раздольске. Как мы с тобой сначала и предполагали. И хату для Антипова в Половцеве искал Гранту побратим.

Акула проговорился Уколычу — дескать, «в том деле схрон — его забота». Он бы тогда, зараза, сразу нам ту дачу указать мог, а не тень на плетень наводить. Мы тогда с тобой, Крестный, полдня потеряли, Акула на это и рассчитывал — и волки сыты, и овцы целы. Он сдаст место, но, пока мы его вычислим, Грант оттуда уже успеет слинять. Сукин сын! Если б не вилял, мы бы тогда и в Половцево не опоздали!

— Сделанного не воротишь, — оборвал его тираду Колосов. — Что он еще сболтнул?

— Вроде бы там, на этой даче, с ним кто-то дело имел. Ну, со стороны хозяйки. Старуха эта, Долорес, за границу собиралась, к родственникам. Ну, наверное, кто-то по ее просьбе с Карповым и говорил, деньги получил за съем.

— Сын? Ах да, он ведь тоже в отъезде, — Колосов вспомнил, что им было известно о хозяйке дачи Прозоровой. — Тогда, может, кто-то из знакомых?

— У профессорши много знакомых, бывшие аспиранты и ученики мужа, приятельницы-старухи. Всех перебирать — месяца не хватит. А мы с тобой, Крестный, поступим проще Возьмем сейчас снова нашего занюханного в оборот и…

Дальше слушать эти Акульи враки смысла нет, теперь с ним следует говорить напрямую. Жестко. Мне его одному в следственный кабинет при тюрьме не дадут, не та персона, — Халилов снова сплюнул. — Да, не та теперь, увы… Ну а ты, Никит…