В Москве полночь

Сухнев Вячеслав Юрьевич

— Да, так и прут, говорю. Черных-то, с югов, развелось много. Дачи по нашей дороге метут. Миллионы дают, Петрович, миллионы! А мне на мясо не хватает.

Петрович покосился на Акопова и выразительно покашлял. Акопов сделал вид, что его не касается реплика про черных, которые с югов…

— Кстати о дачах, — сказал маленький Петрович. — На днях, говорят, по одной даче тут у нас стреляли из пушки. Вот вам и миллионеры.

— Не из пушки, — веско сказал мосластый Семен Пантелеевич. — Гранату большую кинули, вроде противотанковой. Мне племяш говорил,

он в милиции работает.

Акопову нужно было выходить, он двинулся к выходу, переступая через ноги замолчавших дачников. Еле к двери пробился. Что за жизнь — вечно надо драться за место под солнцем…

…Станция осталась позади. Акопов шел знакомой дорогой мимо высоченных заборов, над которыми возвышались старые сосны. Сквозь лохматые кроны проглядывали солидные кирпичные особняки, гаражи и солярии. Когда-то эти райские кущи принадлежали областной партноменклатуре, а теперь их скупили новые воротилы промышленности и финансов.

Тихо было тут, на песчаной дороге с зелеными стрелками опавших хвоинок. Тихо, чисто и хорошо. После спертой атмосферы поезда воздух в дачных сосняках казался неземным. Хоть в одном разбирались прежние хозяева жизни — в экологии. Усы Акопов отодрал и спрятал в сумку. Авось, пригодятся… Визг электричек становился все глуше и глуше, и когда он совсем потерялся в плотной зеленой тишине — открылась дача Степана, стандартный дом за стандартным забором. Рядом с гаражом, правда, в отличие от других участков, стояла небольшая будочка — сторожка. На двери звонок под жестяным колпачком, чтобы не заливало дождем. Пока кнопку нажимал, огляделся. Над забором с тремя рядами колючки Акопов заметил тонкую блескучую проволоку. Сигнализацию провели, так надо понимать. В дверце сторожки открылось откидное окошко — кормушка на тюремном сленге.

Акопов положил в кормушку пароль — рублевую бумажку, которую тут же угребла крепкая рука.

— Как доложить? — спросил молодой густой голос.

— Тевосян. Степан Матвеевич знает.

Через минуту открылась дверь. Акопов шагнул в небольшую клетушку и был тут же неназойливо прижат к стенке. Быстрые руки обежали-охлопали карманы.

— Сумку оставить. Проходите.

На выходе во двор стоял обычный аэрофлотовский «магнит» — устройство для контроля металлов. Акопов шагнул, звоночек брякнул.

— Стоять! — сказали сзади. — Достаньте металлические предметы. Не делайте резких движений!

Сделаешь тут резкое движение, подумал Акопов, роясь в карманах. Сразу получишь очередь в спину. С большим облегчением он достал из шва в куртке кусок заточенной велосипедной спицы с шашечкой — забыл о ней… Подал через плечо.

— Вернитесь…

Звоночек промолчал. Акопов обернулся. Коротко стриженный парень в спортивном костюме, с кобурой на поясе, вежливо улыбался.

— Ну и строгости развели, — тоже улыбнулся Акопов. — Я недавно был — никаких магнитов. Что случилось?

— Степан Матвеевич расскажет… если сочтет нужным, — перестал улыбаться парень.

Акопов двинулся двором, по красной дорожке из керамзита,

вдоль строгих клумб с последними отцветающими пионами. Двухэтажная кирпичная дача, увитая зеленым плющом, скрывающим углы и высоту, стояла в глубине двора. Подойдя поближе, Акопов увидел двух мужиков, замешивающих в большом чане цементный раствор. Штабель кирпичей рядом был почат, и от него к даче тянулась полоска рыжего крошева. Ремонт затеяли, подумал Акопов. С крыльца сбежал молодец в спортивном костюме — красное с белым, как и у охранника в сторожке.

— Хозяин внизу, — сказал, не здороваясь. — Велел проводить.

Высокий подвал дачи Степан оборудовал под спортзал. Когда вошел Акопов, хозяин, лежа на мате, громыхал черными шарами тренажера.

— …и сорок восемь, и сорок девять… Все!

Он выскользнул из-под рамы тренажера и встал на четвереньки — полуголый, потный и волосатый, смахивающий на медведя. Парень в красно-белом подал металлические костылики с налокотниками. Степан утвердился на костыликах, разогнулся, почти доставая головой потолок. Обнимаясь, он так даванул спину костыликом, что Акопов поневоле взвыл.

— Гургенчик! — улыбнулся Степан. — Подожди, браток, в душ сбегаю. Пока в холле посиди.

«Побежал» он, больно было глядеть — волоча ноги и кривясь. Акопов по лестнице из подвала поднялся в холл на первом этаже, плюхнулся в покойное широкое кресло у камина. И в который раз подумал, оглядывая владения Степана, о неожиданном вкусе деревенского парня, не видевшего в жизни ничего, кроме родительской избы да государевой казармы.

Скромно был обставлен холл, без наглой роскоши, присущей обычно нуворишам-скоробогатеям. Кресла темной кожи, палас цвета палой листвы, буфет с круглыми окошками-иллюминаторами. Напольная китайская ваза, расписанная черными и золотыми цветами. Две картины в простенках — в рамках простого багета. Даже камин с надраенной решеткой не выглядел символом барства — его топили, грелись у огня, он работал.

Самыми дорогими вещами выглядели японский телевизор с экраном чуть ли не в метр да видеомагнитофон. Но Акопов знал, что каждый из пейзажей на стене — подлинник большого мастера, неправедными путями попавший за рубеж и купленный потом на западном аукционе. «Помру — вернутся государству, — так объяснил Степан когда-то покупку. — Может, хоть немного ему стыдно будет…»

— Задремал? — гулко засмеялся Степан.

Он был теперь в коричневом махровом халате, с гладко причесанными мокрыми волосами.

— Завтракать будем.

Очередной мальчик в красно-белом вкатил столик, сервированный на двоих. Красная икра в хрустале, высокие бокалы с соком, ветчина, сыр, апельсины, распластанные булочки с маслом.

— Тостов не хватает, — плотоядно потер руки Акопов.

— Для тостов вино нужно, — сказал Степан, по складам усаживаясь напротив. — А я с утра вина не пью. И тебе не дам.

— Тосты — это поджаренные хлебцы, — поднял палец Акопов. — Усек? Раз уж на западный манер завтракаешь — нужен поджаренный хлеб.