В Москве полночь
Шрифт:
Небаба нажал кнопку вызова.
— Фельдшера и Потапова, — сказал он человеку в двери.
Парень побледнел и тоскливо посмотрел на агрегат в углу подвала.
Вошел фельдшер с чемоданчиком, аккуратный молодой человек в свежем белом халате — приятно посмотреть. За ним в подвал вдвинулся Потапов — сто двадцать килограммов мускулов и полкило мозгов, включая и спинной.
— Потапов, голубчик, посади паренька на место, — попросил майор.
— Слушаюсь, — сказал Потапов, приподнял допрашиваемого и переместил одним движением в зубоврачебное кресло.
Небаба трудолюбиво подкачал педаль, повернулся к фельдшеру:
— Так удобно? Ну, дайте ему кубик…
Фельдшер достал шприц, пощупал у парня вены на предплечье.
— Вы за это ответите, — сказал парень угрюмо. — Фашисты!
Дальше было неинтересно. За пять минут он выложил все, что знал. А знал этот московский бездельник, со скуки ставший агентом Шаоны, немного. Но зацепочки появились. А когда в темпе, не отвлекаясь на самодеятельность, Небаба допросил членов экипажа жигуля, тоненькие ниточки превратились в довольно крепкие веревочки, за которые уже можно было осторожно потянуть. Седлецкий понял, что сегодня ему дома не ночевать. Он набросал на бумажке несколько фраз, протянул Небабе:
— Иван Павлович, подыграйте, пожалуйста…
И набрал домашний номер.
— Лизочка, я на проспекте Вернадского, — грустно сказал Седлецкий. — Еле добрался. Что-то мотор барахлит. Иван Павлович оставляет ночевать, а я не знаю… Даю трубочку.
— Елизавета Григорьевна, голубушка! — проворковал по бумажке Небаба. — Вечер добрый! Тут такая незадача, сами слышали. Ага, ага… У нас еще работы часа на два. Не хочется мне отпускать вашего муженька по такой поздноте… Да что вы! Какие хлопоты… Наоборот, я буду очень рад. Семья в разъезде, мне, старику, скучно. Значит, даете добро? Ну, спасибо, Елизавета Григорьевна, не переживайте.
— Гора с плеч, — сказал Седлецкий.
— А я своей говорю, что работаю дежурным на секретном объекте, — вздохнул Небаба. — Благополучие семьи — это все!
— Может, новости посмотрим? — спросил Седлецкий, кивая на телевизор в страшном агрегате.
— Посмотрим, — согласился Небаба, — И кофейку попьем.
Он достал из стола огромный китайский термос литра на три, и они с расстановкой похлебали кофейку, слушая последние известия. Лопатина, оказывается, не арестовали, но от командования дивизией отстранили. И на том спасибо…
Тут волной пошли арестованные. Их выдернули из постелей, схватили в ресторанах, сшибли в подъездах и подворотнях… В девять утра Седлецкий побрился старой золингеновской сталью, которую одолжил Небаба, и отправился на доклад к начальнику Управления.
Разбор операции затянулся до самого обеда. Генерал рвал и метал: опять, мол, в самодеятельность играем! Седлецкий решил обидеться в расчете на публику: пять минут дали на размышление, товарищ генерал-лейтенант! Что, следовало отказаться от контакта? Надо было вывернуться, постучал по столу начальник Управления. Вывернуться и подключить специалистов! За что они деньги получают? Спасибо за комплимент, понурился Седлецкий. Генерал начал орать
В конце концов начальник Управления согласился, что операция прошла спонтанно, но достаточно эффективно, учитывая форс-мажорные обстоятельства. Уже совсем спокойно, по-деловому, обсудили, как дезавуировать возможную протечку информации о Седлецком в прессу и на телевидение.
Часа в три Седлецкий был дома и уплетал наваристые щи, алчно поглядывая на дымящийся бифштекс, и утираясь полотенцем.
— Если бы, Алеша, я не была уверена, что ты, действительно, работал… — со смешком сказала, оглядываясь на дверь, Елизавета Григорьевна. — Словно от женщины, извини, вырвался…
— Работа, мамуля, высасывает человека больше, чем любая женщина, — наставительно сказал Седлецкий. — Хоть после обеда спать вредно, но я, Лизок, все-таки, посплю, не обессудь. И не беспокойся, лягу в кабинете. Спасибо, все было очень вкусно.
И он замечательно подрых на старом, с выпирающими пружинами, кожаном диване в кабинете. Проснулся от того, что низкое предвечернее солнце било сквозь щель в шторе. Встал, потный и вялый, поплелся в душ. Да, вредно спать после сытного обеда…
— Алеша, к телефону!
— Они что, специально следят, когда я моюсь? Пусть перезвонят, ну их к черту совсем!
— Не могут, — сказала за дверью жена. — Какой-то нерусский. Очень просит…
Седлецкий одел на мокрое тело халат и босиком, ощущая под ногами теплый трещащий паркет, пошел к телефону.
— Салам алейкум, Сарвар Хан, — тихо сказали в трубке.
— Ваалейкум, — автоматически ответил Седлецкий. — Кто?
— Старый знакомый, — сказали в трубке на фарси. — Неужели не узнаешь?
— Теперь узнаю, — с облегчением, тоже на фарси, сказал Седлецкий. — Ты почему на службу не являешься? По моим сведениям, дело с выдачей замяли.
— На здоровье, — сказал Акопов. — Это вы замяли. А я не замял. Срочно надо встретиться.
— Прямо сейчас?
— Прямо сейчас. Есть очень интересная информация для службы безопасности.
— Сам, значит, доставить не можешь? Нашел курьера!
— Не собираюсь появляться на службе… Боюсь, честно говоря, что вообще уйду с работы, не поставив об этом в известность высокое начальство.
— Не дури! — разозлился Седлецкий. — Столько лет службы — коту под хвост?
— Не надо воспитывать, — сказал Акопов. — Жду.
— Где?
— Приезжай в Люберцы. Ради Бога, брось тачку дома. Она у тебя приметная. К тому же, на метро быстрее доберешься.
— Что за жизнь, — пожаловался Седлецкий жене. — Приехал один русист из Ирана, очень увидеться хочет. Так… Домой я его звать не буду. Правильно? Не хочу тебя обременять… Поеду к нему в гостиницу.