В муках рождения

Церенц

— Бедный Овнан, вся его надежда была на католикоса, он еще прошлой зимой ездил к нему просить, чтобы тот стал во главе народа, вооружил его…

— Я был на совете князей, когда Овнан сделал это предложение, а его в угоду князю Ктричу Гардманскому бросили в темницу, — сказал Ашот.

— Все они ничего не стоят — ни католикос, ни князья, ни нахарары… В этой огромной Армении бог создал только одного Овнана и того посадил на вершину Сасуна…

— Верно, — сказал Хосров.

— Чем ты хуже него? — сказал Гургену Ишханик. — У него силы твоей нет.

— Я прислушиваюсь к голосу сердца,

а он подчиняется разуму. Я буду говорить о себе. Что греха таить, когда я узнал, что Васпуракан и князья Арцруни в опасности, я был свободен и решил пойти им на помощь. Кровь клокотала у меня в жилах, я жаждал войны, сердце мое кипело, когда я слышал о бедствиях, причиняемых нечестивцами-арабами нашему бедному народу. Но все же я не тронулся из Багреванда. Вечером я решал ехать, а утром, когда вспоминал о несправедливостях, мне учиненных, остывал и не двигался с места. А Овнан, твердо зная, что армянские нахарары тщеславные, негодные, развратные люди и что горы его беззащитны, — все же со своим отрядом пошел на выручку Арцруни. Я верю, что если бы он вовремя подоспел, в Васпуракане не создалось бы такого положения, и Ашот не был бы предан, ибо Овнан, несомненно, узнал бы об измене и, как молнией, поразил бы изменников. Вот, Ишханик, разница между мной и Овнаном. А я, как ты, как Хосров, как Ашот, думаю о развлечениях, о покое, о мести, о своем нахарарском имени. Овнан же думает только о судьбе народа, мечтает о помощи, о выходе из бедственного положения своей родины. Однажды я его встретил, когда он один-одинешенек шел к духовной главе народа — католикосу.

— Посмотрим, теперь кого изберут католикосом, — сказал Ашот.

— Что? Разве католикос скончался?

— Да, скончался.

— Ну и слава богу, — сказал Гурген. — Кто знает, может быть, случайно выберут кого-нибудь достойнее его.

— Продолжай лучше, что ты хотел сказать, — заметил Хосров.

— Что тут продолжать, это всем известно. Я хотел сказать, что этот простой горец выше всех горожан, азатов, князей, нахараров и католикосов.

— Верно, я тоже так считаю, — добавил Хосров.

— Я пригласил его сюда, но для такого сурового человека, как Овнан, нет ничего приятного в мире: ни яств, ни ароматных вин, ни музыки, ни охоты… Он равнодушен ко всем радостям жизни.

— Ошибаешься, Гурген, — сказал Хосров. — Ты можешь сказать, что Овнан не ощутил никакой радости, когда повесили трех предателей? Он столько сделал для этой минуты!

— Когда эти предателя у виселицы ждали своей участи, а мы безразлично наблюдали, я видел, как этот человек, весь дрожа, о чем-то думал. Это он насильно привез к нам игумена Кохпского монастыря… Он говорил, что обязан позаботиться о духовных потребностях осужденных, а в последнюю минуту сказал им, что они могут передать через монаха свои последние пожелания.

Когда Мушег снял с пальца кольцо и вместе с золотом передал монаху для передачи жене и детям, я видел, как Овнан отвернулся, чтобы скрыть слезы. И хотя я сейчас сказал, что он подчиняется только разуму, но в нем часто говорит и сердце. Я тогда, помню, подошел и сказал ему. «Овнан, если ты их так жалеешь, в твоей же власти отпустить их». Знаете что он мне ответил? «Гурген, ты как ребенок, я ничего не в силах изменить, я выполню

приговор суда. Мне жаль этих людей за то, что они заслужили смерть, но гораздо больше жаль их вдов и детей. Если те, кому дано хоть малейшее право, не будут следить за правосудием, они будут отвечать перед богом». Я был изумлен этим и разрешил ему привести в исполнение приговор.

Беседа князей была прервана приходом Вахрича, который пригласил их ужинать.

Этой ночью они отдохнули, а наутро выехали на прогулку. Область Тортум хоть и небольшая, но очень красивая. Множество мелких и крупных речушек омывает ее и, то падая с невысоких холмов, то сбегая по трещинам грозных скал, течет в реку Тортум. Вокруг густые сосновые и кедровые леса, заросшие кустарником ущелья. Грозные скалы, сады и луга ласкали глаз.

Наконец Гурген и его спутники доехали до места, где река образует прекрасное озеро, а дальше с огромным шумом падает, пенясь, с высокой скалы, рассыпая вокруг водяную пыль.

У водопада находился прекрасный летний замок, похожий на храм богини Астхик, у ворот которого Вахрич со слугами встречали гостей.

С тех дней до нашего времени прошло более тысячи лет, но река, озеро, водопад, пена и брызги остались те же. Путешественники из дальних стран смотрят и восхищаются прекрасным зрелищем. Но где же великолепный, похожий на храм замок? От него не осталось и следа. Где армяне — жители этих мест? Остались только развалины от церквей, а сами они ушли навсегда. «Народы приходят и уходят, но мир остается».

Велика была радость окрестных жителей, когда они увидели Гургена. Множество крестьян с сельскими старейшинами и священниками во главе встречали его. Гурген старался казаться веселым, хотя сердце его было полно горечи, ибо он вспоминал время, когда строил этот замок, и свои мечты. А теперь у его порога он видел только Вахрича…

Все смеялось вокруг: и цветущие деревья, и благоухающие фиалки, и нежная зелень, — но Гурген с душевной болью смотрел вокруг и давал себе слово больше никогда не возвращаться сюда и не видеть ни этих мест ни этого замка.

Глава двадцатая

Счастливец

Пришла весна, природа вновь ожила, но Армения по-прежнему была в слезах. Враг, угнездившийся в столице Армении, Двине, собирался выступить на север и на восток, чтобы и пяди армянской земли не осталось не омоченной слезами и кровью. Напрасно землепашец готовился выйти в поле, напрасно купец вьючил свой караван, — не было сердца, которое не трепетало бы от страха. Никто не надеялся на завтрашний день. Как в душное летнее время, когда не шевелится лист на дереве и природа ждет грозы с громом и молнией, так и народ каждый день с ужасом ждал гибельного урагана.

Это чувствовала вся страна, но больше всех ощущал тот, кто все видел, все знал, слышал все, что происходило по всей стране, тот, кто понимал, какая большая ответственность лежала на нем самом. Этим человеком был спарапет Смбат, храбрый и умный воин, любящий свой народ и сознающий опасность войны. Он боялся беззакония, ибо он боялся бога, и с ужасом видел, что находится на краю бездны. Он, словно созданный для войны, чувствовал себя орудием беззакония и предательства в безжалостных руках Буги.