В муках рождения
Шрифт:
Так на руках отнес он девочку в комнату и посадил там, приставив к ней Вахрича и приказав ему молчать.
Он вошел к Хосрову, когда Али прощался с ним.
— Хосров, кажется дочка твоя в этой крепости.
— Как? — глаза князя просияли.
— Точно не знаю, но несколько пленных девочек говорили в окно с нашими воинами и просили освободить их.
Хосров пристально посмотрел на Гургена и заметил, что он как-то особенно радостен.
— Гурген! Ты освободил мою дочь! Да благословит тебя бог! — Он бросился на шею Гургену. — Говори же,
— Не волнуйся, Хосров, мы освободили одну девочку, но Арига ли это, не можем знать.
— Пойдем, пойдем скорей, — сказал Хосров.
Когда они вошли в комнату, Арига сидела с погасшими глазами, худая, бледная, в разорванной одежду Она едва узнала отца. Хосров сразу бросился к ней. Они обнялись и долго рыдали в объятиях друг друга, пока Гурген не разнял их, боясь, что радость обратится в печаль.
Он объяснил Хосрову, что им надо еще многое узнать у Ариги, и стал ее расспрашивать о количестве вооруженных слуг в комнатах. Когда же дело дошло до госпожи, они услыхали многое об этой страшной женщине, которая была кошмаром для слуг, рабов, служанок и своего мужа. Они узнали, как она ревнует его, достаточно ему только ласково поговорить с кем-нибудь из служанок, как она бьет их, сажает в темницу, пытает и не останавливается даже перед ядом. В саду есть место, которое, пленники с ужасом называют «могилой служанок».
— Я здесь ничего не смогу есть, — сказал Гурген, — и никому не позволю положить в рот куска хлеба. Едем!
— Нельзя так спешить, — заметил Хосров. — Мы освободили мою дочь. Но здесь есть еще армянские девушки, которых нельзя оставлять в руках этой ужасной женщины. Освободим и их. Скажи, Арига, тут есть еще армянки?
— Четыре маленьких девочки, одна из них даже меньше меня.
— А среди взрослых нет армянок?
— Были две, но ханум так мучила их, что они в отчаянии отреклись от христианской веры.
— За что тебя заперли в эту комнату? — спросил Хосров.
— Я сама не знаю, Месяц тому назад ханум о чем-то поспорила с мужем, сильно избила меня при нем, и с тех пор меня заперли одну. Раны мои только что зажили.
— Вы, отец с дочкой, побудьте здесь, а я позабочусь об остальном, — сказал Гурген.
Он вышел из комнаты как раз тогда, когда двери гарема раскрылись и два черных раба вынесли стол, уставленный кушаньями. Два других несли мешки с ячменем для коней. Ячмень он велел взять, а стол отослал обратно и сказал, чтобы их господин скорей шел к нему поговорить о важном деле.
Когда Али вошел в комнату, Гурген отвел его в сторону и сказал:
— Здесь есть четыре маленькие армянки, а также две взрослые, отрекшиеся от своей веры. Эти шесть девушек должны быть переданы нам.
— Вы хотите невозможного. Как я могу сообщить госпоже ваше требование? Эти шесть девушек ее служанки, она обладает правом жизни и смерти над ними. Если я передам ей ваши слова, это будет иметь для них плохие последствия.
— То есть госпожа велит их скорее задушить, чем отдаст нам, так, что ли?
Али ничего не ответил
— Может быть, и ты, представившийся нам как господин, являешься ее рабом?
— Да, — сказал, краснея, Али. — С самого детства она моя госпожа, моя мать, моя воспитательница и все на свете. Я не могу быть неблагодарным.
— Понимаю, это верность собаки, — сказал Гурген. — Тогда я сам с ней поговорю.
— Это невозможно! Она мужчинам не показывается. Она очень религиозна и происходит из рода Магомета.
— Я не возражаю против ее религии, но когда она мучает детей моего народа и заставляет их отрекаться от своей веры, то мне безразлично, из какого она рода. Я разорю эту крепость, разрушу до основания и предам всех мечу. Если сильному прощается любое беззаконие, то в эту минуту я сильнее вас. Сообщи ей, что я все равно сейчас войду к ней и буду с ней говорить.
— Прошу тебя, князь, говори не ты, а пусть говорит тот другой, старик.
— Хорошо, понимаю тебя, пусть будет по-твоему, но если с ним что-нибудь случится, ты знаешь, что я сделаю тогда?
— Представляю. Я сейчас пойду к госпоже, подо ждите меня.
Бедный Али вошел в гарем и нашел свою госпожу на том же диване и такой же раздраженной. Часть служанок продолжала стоять перед ней, сложа руки, остальные ушли по поручениям. Увидев мужа, госпожа спросила:
— Почему эти разбойники вернули посланный мною ужин?
— Причина мне неизвестна, госпожа, я знаю только одно, что мы в руках у этих разбойников, а от них можно ждать любого зла.
— Что удивительного, если у нас семь вооруженных стражей, не стоящих даже этих негодных служанок. Не сумели защитить крепость, испугались, как собаки. Я виню себя за то, что кормлю таких жалких людишек.
— Госпожа, сейчас не время укорять, ибо эти люди могут ворваться сюда и нарушить твой покой. Они хотят прислать одного из своих, чтобы переговорить с госпожой.
— Как? Эти неверные хотят прислать ко мне человека? Не дай господи, чтобы я согласилась! Да я лучше умру на этом диване, чем захочу видеть этих собак!
— Какая польза от этой суровости? Мы, возможно, не сумели защитить крепость, но если бы госпожа видела великана-князя, который стоит сорока наших людей…
— Довольно! Пойди узнай, чего они хотят.
— Пойду… но…
— Значит, тебе известно, но ты не смеешь сказать, сын неверного! — Она схватила Али за руку. — Сейчас же говори!
— Они хотят получить четырех маленьких армянок и тех двух, которых ты недавно обратила в мусульманок.
— Что? Чтобы я им отдала девочек? Я всем им перережу горло собственной рукой, пусть возьмут их головы и убираются, — сказала в ярости женщина и вскочила с места.
— Но ты знаешь, госпожа, чем это может кончиться!
— Пусть кончится чем угодно! А ты, предатель! Это ты им сказал о служанках! — она в бешенстве набросилась на него, а он почтительно попятился назад.
— Ей богу, я и сам не знаю, откуда они это узнали.