В начале жизни (страницы воспоминаний); Статьи. Выступления. Заметки. Воспоминания; Проза разных лет.
Шрифт:
Ребята сами отвечают на это:
«Товарищ Димитров, мы следили за каждым твоим словом на Лейпцигском фашистском суде, мы чувствовали, что их замыслы о поджоге неверны. Каждое твое слово на суде звучало справедливостью…»
А один десятилетний школьник, Борис Курганов из Владимира, посылает Димитрову чуть ли не почетную грамоту:
«Я очень доволен вашей речью. Как геройски вы защищали компартию и своих товарищей. Вы больше защищали товарищей, чем себя самого, и не помогли Герингу угрозы о смерти».
О Геринге, о фашистских судьях ребята говорят язвительно, насмешливо, злорадно.
«Я
Это пишет школьница 4 класса, девочка лет двенадцати, Нина Ольховская.
К председателю Лейпцигского суда, которого фашистские газеты называли «симпатичной фигурой в сединах», она относится как к своему личному врагу.
Но еще острее ненавидят ребята подлинного поджигателя рейхстага Геринга. Димитров и Геринг стали для них главными фигурами процесса. Один коммунист, другой — фашист, один — герой, другой — провокатор.
«Мне очень понравилась ваша выдержка на суде, — пишет Димитрову московский третьеклассник. — Особенно тот момент суда, когда Геринг сказал вам: у меня бы рука не дрогнула уничтожить ваше существование. — А вы спокойно ему ответили: на это вы способны!»
Не один московский третьеклассник — тысячи наших ребят с восторгом повторяли каждое меткое слово Димитрова на суде.
Сейчас, вспоминая это время, они говорят Димитрову:
«Вы были нашим учителем по чтению газет. Приходя из школы, я прежде всего бросался к газете, так как я боялся, что вас убьют или замучают в тюрьме».
Зато какая шумная радость была у ребят, когда газеты сообщили о том, что Георгий Димитров уже в Москве!
Каждый из ребят переживал эту радость по-своему:
У пионера Каменева из Гуляй-Поля «от радости сердце перестало стучать».
У десятилетнего Бориса Курганова из Владимира «сердце от радости забегало».
У кузнецких пионеров «сердце забилось, и по телу пробежала дрожь».
Я думаю, что ребята говорят о своих сердцах всерьез, а не фигурально. Сердца у них действительно в эти минуты бегали, стояли и прыгали.
Как не поверить в искренность писем, если в них рядом с торжественными декларациями можно найти самые простые и наивные признания:
«Дядя Димитров, когда я прочитал газету, что вы выехали в Москву, я с газетой побежал к своему товарищу, но его не оказалось дома. И по радио передавали, когда вы приехали, но перед этим днем нам кто-то перервал провод».
Вот сколько неудач в один день! И товарища дома не было, и провод перервали.
Но разве могут такие мелочи испортить человеку «самые счастливые дни в его жизни»?
Об этих днях лучше всего рассказывают ребята из татарской школы. Они пишут по-восточному, несколько цветисто, зато очень выразительно:
«Мы, ученики школы села Татаро-Башмаковки, уже три дня ходим в редко бывающем восторге и радости. Иногда, сами забывая, в чем дело, мы задаем друг другу вопрос: почему я чувствую себя веселым? Почему у меня сердце прыгает в какой-то радости? И отвечаем друг другую „И у меня, и у меня!“ Тогда кто-нибудь из нас напоминает: „А Димитров?“ И начинается пляска с криками: „Приехали, вырвались, герои, молодцы!“»
Какое
А между тем и Лида Белоус и Леня Хватов пишут так, как будто выносят приговор по делу Геринга о поджоге рейхстага.
Они обвиняют и оправдывают, утверждают и отрицают.
217
Бюнгер — председатель суда в Лейпциге, тенденциозно руководивший процессом.
Вот их приговор по пунктам:
1. «Тов. Димитров! Вы не дали обвинить германскую компартию в поджоге, не испугались фашистского суда и разоблачили его перед всем миром». (Пионеры завода «Шарикоподшипник», Москва.)
2. «Мы, пионеры, знаем, что компартия и Коминтерн террористическими актами не занимаются. Мы учили это на уроках обществоведения». (Полтава, 17-я школа.)
3. «Тов. Димитров, в споре с Герингом вы неустрашимо и мужественно доказали, что он, а не коммунисты подожгли рейхстаг». (Одесса, 49-я школа.)
4. «Тов. Димитров, на суде вы боролись за хорошую жизнь рабочих, еще вы боролись за революцию». (Тася Хренова, гор. Дмитров.)
Этот детский приговор окончателен и обжалованию не подлежит.
В сущности, это суд будущего поколения, суд истории.
Письмо к своему герою — для ребят не частное дело, а важное и ответственное выступление. Они стараются писать как можно лучше, торжественнее и умнее.
В некоторых случаях это приводит их к тому, что они, — подобно многим неопытным ораторам и публицистам, — запутываются в пышной фразе. Но они выбираются из словесного лабиринта, как только заговорят о том, что их тревожит и занимает.
Вот начало одного из таких писем:
«Многоуважаемые тт. Димитров, Попов и Танев, привет вам от учеников 6-й и 7-й группы Архангельской десятилетней политехнической школы.
Ценны вы для нас в историко-культурном процессе тем, что вы были в тяжелом положении в Германии и боролись за освобождение пролетариата за границей»…
А вот конец того же письма:
«Дорогие товарищи Димитров, Попов и Танев, сообщите нам, где делся Тельман, [218] почему его не слышно. Мы за последние дни в газете не встречали его имени. Пожалуйста, сообщите по адресу С. Малороссийская-Архангельская, ученику 6-й группы Каяку Михаилу».
218
Тельман Эрнст (1886–1944) — выдающийся деятель германского и международного рабочего движения. После установления фашистской диктатуры в Германии стал одной из первых жертв фашистского террора. Был арестован в 1933 году и все время находился в условиях строжайшей изоляции. 18 августа 1944 года был убит фашистами в концентрационном лагере Бухенвальд.