В надежде на лучшее прошлое
Шрифт:
– Никто из нас двоих не получил того, что хотел. Но я, в отличие от тебя, претензий не имею. Ничто не вечно в этом мире, и наши отношения тоже.
На какое-то мгновение они оба замерли: он – от того, что наконец посмел сказать это, она – от того, что ей довелось это услышать.
– Ты бросаешь меня? – несмело спросила Марина.
– Я этого не сказал. Пока не сказал. Мара, ничто не вечно, мир так устроен, и ты, как врач, знаешь это лучше других. Все имеет начало и конец. Любые отношения, как ни печально это осознавать, заканчиваются. Либо это происходит в силу жизненных обстоятельств, либо смерть их прерывает, и они все равно заканчиваются. Каждый человек наверняка знает одно про эту жизнь – она конечна, но мы ведь об этом стараемся не задумываться. А если даже и думаем, то это никак не мешает нам вкусно обедать, сладко спать, от души смеяться,
Говорил он все это совершенно спокойно, уже без напряжения, уверенным тоном «мужчины нарасхват». Марина чувствовала себя отвратительной, жалкой дурой, готовой мириться с чем угодно, лишь бы не остаться без него. Ей совсем не хотелось нести тяжкий титул покладистой и удобной любовницы, но выбора он ей, кажется, не оставил.
– И вот что еще: у меня к тебе есть одно, на мой взгляд, важное предложение, – он сделал зачем-то внушительную паузу, словно собирался ей предложить нечто действительно важное и достойное. Она, заслышав это волшебное, это долгожданное слово, вся затрепетала, как весенняя бабочка-капустница, перед первым полетом. – Давай будем поменьше рассуждать о наших отношениях, выяснять их, анализировать. Это слишком утомительно, я так больше не могу. Наоборот, впредь будем как можно реже включать мозги. Половая жизнь, обузданная разумом, – это прямой, я бы даже сказал, неизбежный путь к импотенции. Я к этому пока не готов, извини.
V
Марина Андреевна стояла у дверей пятнадцатой квартиры. Сегодня это был последний квартирный вызов в ее длинном списке, конечно, если не случится какая-нибудь неожиданность. После работы она планировала пойти и подлечить саму себя у… психолога. А вдруг поможет? Сейчас она старалась не думать об этом.
Дверной звонок издавал печальные звуки, как водяной из мультика про летающий корабль, подвывал и причавкивал перед тем, как плюхнуться в воду. Массивная железная дверь, скромно украшенная деревянной панелью, мгновенно распахнулась. Сразу видно: ждали.
– Здравствуйте, Марина Андреевна, – сказала обаятельная молодая женщина, приветливо улыбаясь и пропуская доктора в квартиру.
– День добрый, Наталья Леонидовна, что у вас произошло?
– Мы заболели. Температура держится со вчерашнего дня, правда, невысокая, но…
«Ох, уж мне эти неработающие мамочки-наседки, – заскрипела про себя Марина, – мы заболели, мы писаемся, мы какаемся, мы кусаемся, мы, мы, мы…»
– Вы заболели вместе с ребенком?
– Нет, это Котенька заболел, а я чувствую себя превосходно, – ответила женщина.
– Наталья Леонидовна, Константину почти шесть лет, а вы до сих пор не отделили его от себя, и говорите «мы», словно он не сам по себе, человек, а какая-то ваша часть.
– Что это сегодня с вами, Марина Андреевна, – женщина непонимающе пожала плечами, – он и есть часть меня, и всегда ею будет. Мы и в школу вместе пойдем, и в институт поступим, и мы будем вместе…, ой, а что? Что-то не так?
Марина спокойно, почти равнодушно вздохнула, ей довелось в своей жизни столкнуться с подобным, и это оказалась слишком печальная история безграничной власти матери над инфантильным, не способным взрослеть сыном, но она не для воспоминаний на работе. Ни к чему сейчас заглядывать в прошлое, как-нибудь в другой раз.
По длинному коридору выбежал белобрысый, вихрастый мальчик в коротких шортах и фланелевых тапочках в виде двух заячьих голов с длинными ушами и глазками-пуговицами, с куском пирога в руке, и закричал, что было сил:
– Мара пришла, ура, Мара пришла! Мама, одевай скорее бусы и будешь такая же красивая, как Мара! Ура, Мара пришла, будем слушать меня в трубочку!
Перед самой Мариной он успел резко затормозить и на всякий случай прижаться к материнской ноге.
– Где вы видите здесь Мару, молодой человек? – пытаясь изо всех сил быть строгой, спросила Марина. – Константин, меня зовут Марина Андреевна. Добрый день.
– Добрый день, Марина Андреевна, – вежливо и очень серьезно ответил мальчик, почтительно склонив голову. Но уже через секунду, покончив с утомительными, взрослыми приличиями, понесся обратно вглубь квартиры и опять во весь голос закричал: – Бабушка, Мара пришла! Я буду болеть часто-часто, и Мара будет приходить ко мне каждый день.
– К счастью, на тяжелобольного он совсем не похож, – сказала довольная Марина
Марина Андреевна всю свою жизнь жила и работала на Петроградской и особенно не задумывалась над тем, любит она центр города или нет. Свой район с детской поликлиникой, в которой работала, и отведенным ей во владения участком с множеством домов, местами облупившихся, местами идеально выбеленных, куда она бегала по вызовам к больным детям, со старыми покосившимися деревьями, бездомными кошками и собаками, она считала родным, почти что своим собственным, а вот центр? Конечно, она гордилась его элегантной изысканностью, особенно после того, как сама несколько лет назад, в одиночестве (Олег отказался составить ей компанию), путешествовала по Европе. Она переезжала из города в город, постепенно нанизывая на ниточку памяти множество радостных впечатлений. Марина всегда с удовольствием сообщала вопрошающим, в каком именно городе она проживает. Под конец отпуска она это говорила с особой гордостью, улавливая на себе неизменно одобрительные взгляды окружающих.
Сегодня в центре она была захвачена в плен трехрядной вереницей машин, и не думающих двигаться. И это своеобразное заточение породило ясную мысль: нет, не любит она центр, она его терпеть не может. Где это видано: для того, чтобы проехать крохотный, десятиминутный отрезок, может потребоваться целый час? Появлению на свет этой простой мысли способствовали страшная грязь, образовавшаяся повсюду на дорогах, мгновенно липнущая к стеклам и дверям. Перед ее носом оказалась старая скрипучая машина, которая поминутно икала и фыркала на капот ее крохотного красного автомобильчика, только вчера намытого до блеска и отполированного. Потом перед ней возник громадный автобус, на задней части которого было наклеено желто-серое лицо четырёхлетнего ребёнка, умирающего от рака последней стадии. И она вынуждена была смириться и смотреть. Нет, она не против благотворительности, а очень даже «за», но всё-таки надо бы как-то поделикатнее. Не все водители, застрявшие в пробке, способны долго и безболезненно выносить такую откровенную реальность. Не все закоренелые гуманисты и подготовленные медики, кто-то даже не заметит, а кто-то разнервничается и даже сам не поймёт, отчего понесётся по дороге на большой скорости и кого-нибудь собьёт.
Побыстрее хотелось уехать, но она застряла у светофора, который всех удерживал своим настойчиво красным светом, и не думал переключаться. Ей казалось, что даже взгляды водителей из других машин, обращенные к ней, сегодня были какие-то неприязненно-насмешливые, словно на ее лобовом стекле было большими буквами написано, что она отправляется к психологу.
Марина заметно нервничала, и от этого теребила свои вьющиеся светло-русые волосы и потирала уставшие глаза с длинными пугливыми ресницами. Ей вовсе не хотелось ехать к какому-то там психологу, что уже само по себе неприятно и даже как-то неприлично, да еще, вдобавок ко всему, принимающему в центре города. Так что Марина Андреевна безотчетно, пожалуй, радовалась этой самой автомобильной пробке, поймавшей ее в свои сети. Она даже попыталась разглядеть в этом знак судьбы, уловить в этой отсрочке подсказку свыше, но ничего путного на ум не шло. Мысли упрямо двоились. То настаивали на том, что все-таки необходимо скорейшим образом добраться до этого самого злополучного психолога или психотерапевта, прости Господи, и побыстрее оставить позади все ужасы первой встречи, то наслаждались уединением в машине, свободой и потихоньку, тоненьким голоском приговаривали: «Что ни делается, все к лучшему, не судьба, все заранее за нас предрешено, так что нечего и дергаться». «Вообще говоря, – рассуждала Марина Андреевна, – я запросто могу обойтись и без психолога, что я, немощная, что ли? К психологам ведь ходят слабаки и неудачники, да и то тайком. А у меня и так все отлично: двое прекрасных сыновей, любимая работа, и мужчина тоже есть, может быть, я даже замуж за него скоро выйду. Я сама себе психолог, самое главное – это говорить себе, что все отлично. Тогда все и будет отлично. Олег тоже предлагает поменьше думать и рассуждать, может, стоит его послушаться, глядишь, куда-нибудь да вынесет. И в институте я психологию изучала, правда, ее было совсем мало, и я ничего толком не помню. Неважно… Кроме того, психологи эти сами ничего не знают, нахватаются по верхам, две-три книжки прочитают, и бегом советы раздавать направо и налево. Ну откуда им знать, как для меня будет лучше, если я сама ничего про себя не знаю».