В небе Молдавии
Шрифт:
– Все вы храбрецы на земле, - подзадорил летчиков Борисов.
– А в воздухе в конус попасть не можете.
– А ты что, летал с нами?
– крикнул ему вдогонку Грачев. Занимайся-ка лучше своими горюче-смазочными.
Борисова из батальона обслуживания летчики не жаловали, хотя ни в чем упрекнуть его не могли: знали мы его плохо, да и не пытались узнать поближе,- как-то душа не лежала, хотя сам он очень любил заводить знакомства с летчиками.
Самолет скрылся за огромной черной тучей. Ослепительная зигзагообразная молния рассекла
– Эй, ребята, пошевеливайся, гроза надвигается,- заторопил Городецкий.
Мрачные, лохматые тучи быстро обволакивали небо. Трава затрепыхалась под сильными порывами ветра. О перкалевые плоскости расплющились первые дождевые капли.
– Тяни на стоянку, братва, у меня все в порядке!
– звонким тенором крикнул Ротанов, выскакивая из кабины.
– А ну-ка, - он подсунул мне журнал, - распишись за ювелирную работу.
Получив подпись, Ротанов лихо сдвинул набок пилотку и, бодро посвистывая, направился к соседнему самолету.
Работа на материальной части подходила к концу. Техники зачехлили самолеты. За теми, кто жил в городе, пришел грузовик. Кое-кто забрался в кузов, другие потянулись в казарму переодеваться. А наше звено ходило взад и вперед вдоль стоянки, подбирая окурки, время от времени с опаской поглядывая на небо. Тучи вплотную подступили к аэродрому. Все притихло в ожидании грозы. По отдаленным холмам сплошной стеной уже косил дождь. Машина с людьми ушла в город.
Выполнив приказ командира, мы вернулись в казарму. Там вовсю шла подготовка к увольнению. Летчики спешили поспеть к следующему грузовику: начищали сапоги, меняли воротнички, прихорашивались в умывальнике перед потускневшим зеркалом.
Ждали только адъютанта. Он подписывал у командира список отъезжающих.
– Выходи на построение!
– послышался голос дежурного. Эту последнюю субботнюю команду, мы всегда выполняли с особым удовольствием. Я стремглав побежал к выходу, застегивая на ходу гимнастерку и ремень.
– Ты, Речкалов, можешь не спешить, - съехидничал Дементьев, - тебя в списках нет.
Я подошел к комиссару. Пушкарев виновато посмотрел на меня:
– Мы все просили - и я, и Хархалуп, и Дубинин... Командир ни в какую...
– Но я ведь не был...
– Знаю, все знаю. Три недели не был дома. Схожу еще к Чупакову.
Я побрел в казарму. Не раздеваясь, бросился на кровать. Душила обида.
Пришли Петя Грачев и Ротанов. Вместе с Пушкаревым они были у комиссара полка, но все уговоры оказались бесполезными: менять решение командира эскадрильи Чупаков отказался.
Прибежал Ханин.
– Домой писать будешь? Давай передам.
В городе мы жили по соседству. Но что написать жене? Как объяснить свое отсутствие? Я отказался.
Ребята ушли. Гнетущая тишина казармы навалилась на меня. Я вышел на улицу. Мрачные тучи обошли аэродром стороной и всю свою тяжесть обрушили на город.
Что делать? Чем заняться? У входа в казарму стоял прислоненный
– Чей это велосипед?
– спросил я дневального.
– Вашего комэска.
– Разве он не уехал?
– Уехал на "пикапе" с комиссаром полка.
Короткий разговор с дневальным и...
* * *
Через полчаса я уже был в городе. Чтобы случайно не наткнуться на знакомых, я старался ехать по глухим, слабо освещенным улицам. Дома, окруженные аккуратненькими заборчиками, утопали в зелени. Окна их уютно светились в темноте. Из садов тянуло душистой сиренью.
А вот и мое жилище. Я стряхнул с велосипеда налипшую грязь, несколько раз стукнув его колесами о мостовую. Дом был большой, приземистый и, как многие, - одноэтажный. Хозяин занимал две из четырех комнат, другую половину дома сдавал квартирантам. В одной комнате жил я с женой, в другой - два лейтенанта: танкист и пехотинец. В моем окне горел свет.
"Не спит", - с нежностью подумал я и негромко постучал.
Открыла хозяйская дочь Роза, стройная черноволосая девушка.
– Ой, а мы вас не ждали, - удивленно проговорила она, вскинув на меня, обляпанного грязью, густые длинные ресницы.
– Только что был лейтенант и передал, что сегодня вы не приедете.
Фиса услышала наши голоса и вышла из комнаты с Валериком на руках. В ее широко открытых глазах я сразу прочитал и волнение, и тревогу, и внезапно вспыхнувшую радость.
Полугодовалый сынишка шевелил губами, смотрел на меня не мигая, будто тоже хотел сказать: "Мы так соскучились и рады, что ты приехал".
Тяжело дыша, прошлепал по коридору тучный хозяин. Старика душила астма, но он пошел растапливать мне ванну. Вслед за ним на кухню выкатилась его супруга, такая же пухлая и грузная. Старики уважали нас, часто помогали жене, возились с ребенком, старались во всем угодить.
Мы прошли в свою комнату. Тут было тихо, светло, уютно.
– Ждала?
– негромко спросил я.
– Очень.
Серые глаза Фисы затуманились. Она прильнула ко мне, и мы долго стояли молча.
– Ну что же мы стоим?
– встрепенулась Фиса.
– Ступай в ванную, а я быстренько соберу ужин.
Вскоре мы уже сидели за столом. Фиса налила в маленькие рюмочки рому.
– Для тебя купила. Посмотри, какая красивая негритянка на этикетке. В носу кольцо. Все покупают, хвалят - и я взяла. Говорят, этот ром - лучший в мире.
Мы задохнулись от горечи и крепости первого же глотка, закашлялись. И к знаменитому рому больше не притронулись.
– Ты на велосипеде приехал? Чей он?
Сделав вид, будто не расслышал вопроса, я подошел к радиоприемнику. В эфире воинственно гремели немецкие марши; беззаботно и весело играл джаз Белграда; на софийской волне лирично пел аккордеон; знакомый голос Ольги Высоцкой передавал последние известия из Москвы.
Мы настроили приемник на Киев и долго слушали мягкий, задушевный голос Клавдии Шульженко...