В небе полярных зорь
Шрифт:
А тут еще из политотдела сообщили, что председатель ДПК выехал в политуправление фронта, а заседание поручил вести Комлеву, своему заместителю.
Когда планировали вопрос о стиле работы и отношении к подчиненным инженера полка коммуниста Галькина, Комлев был уверен, что состоится деловой, спокойный разговор, который несомненно принесет пользу. Эта уверенность основывалась на знании характера Галькина, почитавшего и побаивавшегося председателя ДПК. Теперь дело осложнилось. Комлев понимал, что ему не заменить опытного, всегда уравновешенного председателя.
При
А вот разговора, с Галькиным не получилось. Произошло то, чего и опасался Комлев. Галькин ершился, репликами и выкриками мешал товарищам выступать, обвинял всех в том, что под него «подкапываются», сводят личные счеты, подрывают авторитет. В общем, делал все, чтобы сорвать обсуждение.
Когда ДПК приняла постановление, осуждавшее неправильное отношение коммуниста Галькина к подчиненным, беспочвенные обвинения им в симуляции и трусости летчиков и техников, честно выполняющих служебный долг, отмечавшее факты грубости, карьеризма, боязни ответственности, Галькин встал и демонстративно вышел.
Всем стало ясно, что Галькин ничего не понял, точнее — не хотел понимать.
2
Пока шло заседание ДПК, дешифровали снимок аэродрома, и командир соединения за отличное выполнение задания объявил Комлеву благодарность.
Однако этим волнения дня не закончились.
Обычно почтальон эскадрильи приносил письма и газеты с командного пункта полка. В этот день он привез почту на автомобиле поздно вечером с полевой почтовой станции.
Быстро разошлись по рукам письма. Теперь уже не было в диковинку, что треугольные конверты с незамысловатыми рисунками, надписями «Лети с приветом, вернись с ответом» приходили в эскадрилью с Южного и Северного Урала, из Зауралья и с берегов Оби. Мало кто знал, что это работа замполита Комлева и парторга Голубева.
Техник-лейтенант Иван Дмитриевич Голубев прибыл в полк из госпиталя уже обстрелянным и закаленным командиром. Как-то он подошел к военкому эскадрильи с веселой улыбкой и радостно пробасил:
— Никита Кузьмич! Прочитайте-ка письмо от жены. Очень интересное.
— «Ванюша, родной, — начал читать Комлев. — Сегодня с Верой Комлевой, моей подругой, сделали интересное открытие. Прибежала она прямо из школы ко мне в райком. Наконец-то, говорит, получила письмо от Никиты, прибыл на новое место службы. Замысловато пишет, но я догадываюсь, что где-то далеко на севере. А я ей показываю твое письмо. Взглянули на конверты и — батюшки! Адрес один и тот же. Значит, вы в одной части служите и не знаете, что ваши жены подруги».
— Вот это здорово! — воскликнул Комлев. Фронтовики крепко стиснули друг другу руки.
В эскадрилье большинство воинов было из западных областей, их родные и знакомые
После раздачи писем, в клуб-столовую внесли несколько больших ящиков с обратным адресом: «Белоярский РК ВЛКСМ».
Чего только в этих ящиках не было! Печенье домашнее и фабричное, бублики, крендели. Теплые носки и варежки, шарфы и носовые платки, подворотнички и даже пара валенок ручной работы. В каждом пакете записки: «Кушай на здоровье», «Носи эти пимы да хлеще бей фашистов!», «Вспоминай Аню», «Бей гадов крепче, а мы позаботимся, чтобы тебе было легче!».
— А вот этот подарок командование дивизии поручило передать лично капитану Комлеву. Он прислан с завода и приготовлен по заказу его матери Матрены Савельевны Комлевой, — сообщил Дедов.
Товарищи помогли Комлеву вскрыть ящик. Там в новенькой кобуре лежал вороненый пистолет «ТТ».
Под дружные аплодисменты Комлев погладил холодный металл и, передав старый наган адъютанту эскадрильи, подвесил на ремень подарок матери.
Затем почтальон вручил Никите письма от матери и жены.
У Матрены Савельевны почерк был «ликбезовский»: буквы крупные, одни слишком растянуты, другие сжаты, а «е» и «в» можно различить только по наклону.
«Ты уж, Никитушка, на меня не серчай, — по просьбе Дедова начал читать вслух Комлев. — Все свои сбережения я отдала на танк, который купили наши колхозники Ванюше. Но и тебя обидеть грешно, и я решила на последние купить наган. Хоть и в воздухе дерешься, но я слышала, что без него не летают».
Комлев передохнул, проглотил подкатившийся к горлу комок.
«В деревне у нас остались одни бабы , старики да недоростки. Намедни опять партию новобранцев увезли. Андрей Жуков, наш заведующий фермой, уехал вместе с сыном Гришкой. Григория ты должен помнить. Правда, он тогда еще маленький был, когда ты первый раз на побывку приезжал. На место Андрея меня поставили. На собрании решили. Живем Мы, люди не завидуют. От работы руки болят, в суставах ломота стоит, едим картофельные калачи, картофельные булки, суп из картошки и каша тоже из нее. Ну да ничего, Никитушка, ты не расстраивайся. Не одни мы так живем. А есть и хуже. Мы все переживем, только бы знать, что все это не зря».
— Товарищи! Вы прослушали сейчас голос тыла, — заговорил Дедов, когда Комлев кончил читать. — Наши отцы, матери, жены ничего не жалеют для нас, фронтовиков. Но они справедливо и сурово спрашивают: почему немцев до Волги допустили? Народ доверил нам свою судьбу. Красная Армия — детище трудового народа — оправдает его доверие. Только что звонил начальник политотдела, сообщил радостную весть: сегодня полностью завершено уничтожение окруженной группировки немцев под Сталинградом. Это первый ответ на вопрос наших матерей и жен!