В объятьях олигарха

Афанасьев Анатолий Владимирович

Мы глядели друг на друга, будто в беспамятстве. Будто стопор на обоих нашел. У меня мелькнула мысль, что он вдруг сейчас расхохочется и мы сумеем как–то поладить. Весь этот бред забудется — и вернемся к разговору о книге. Но не тут–то было.

— Дело даже не в деньгах, как сам понимаешь, — тряхнув головой, будто отгоняя мираж, продолжал Оболду- ев. — Я не самый нуждающийся в России человек. Больше того, если бы ты, Витя, подошел по–человечески, объяснил, что тебе без этого миллиона просто зарез, возможно, я понял бы тебя. Знаешь, сколько у меня уходит на благотворительность? А должен бы знать, как литератор… Повторяю, не в деньгах дело, в принципе. Нельзя позволять запускать

себе руку в карман, даже если симпатизируешь человеку. Пойми меня правильно. Против тебя лично я ничего не имею. Вернуть деньги — тебе самому на пользу. Скажи, милый, о чем ты можешь писать, что хорошего можешь сказать людям, если нарушаешь Божьи заповеди, которые гласят: не убий и не воруй? Или ты сатанист?

Его серьезный, наставительный тон произвел какие–то чудные превращения в моем мозгу. Слезы подступили к глазам. Я был на грани того, чтобы признаться во всем и умолять о прощении, лишь бы он прекратил изуверство. Видимо, гипноз продолжался, но вышел на новый уровень.

— Я не сатанист, но у меня нет этих денег.

— На нет и суда нет, — с неожиданной легкостью согласился Оболдуев. — Значит, напишешь, Витя, расписочку и будешь выплачивать по частям. Что–то отработаешь. За книгу вычтем гонорар… Ну и так далее.

— Не хочу, — прокукарекал я.

— Чего не хочешь, Витюша?

— Не хочу никаких расписочек, ничего не хочу. И книгу больше не хочу писать. Отпустите меня, Леонид Фомич. Ну, право, на что я вам сдался?

— Не понял? — искренне удивился магнат. — А как же контракт?

— Расторгнем. Заплачу неустойку.

— Нет, Витя, так не бывает… — Будто спохватившись, он взглянул на меня, на бутылку, где еще плескалось с палец. — Попить хочешь нарзану?

Тоже элемент издевки и гипноза, но какой–то неуловимый.

— Нет, благодарю.

— Так, Витя, не бывает. Такие контракты, как у нас, расторгает суд, а что ты там скажешь? Дескать, погорячился, убил старичка–юриста… Кстати, чувствуешь ассоциацию с Раскольниковым? Старичок, старушка… Хе–хе–хе… Значит, убил, забрал казну, а теперь желаю расторгнуть договор, так как больше ни в чем не нуждаюсь. Витя! Да

тебе намотают пожизненное, и то только благодаря мораторию. А мораторий скоро отменят. Не слыхал про это?

— Почему отменят?

— Поторопились с мораторием. Руссияне ропщут. Я тоже думаю, смертная казнь необходима, мы не Европа. Грозила бы тебе, Витя, смертная казнь, может, пожалел бы Гарика. Хотя куш большой, удержаться трудно, не спорю… Нет, горячку пороть не стоит. Напиши расписку и спокойно работай дальше. Дать бумагу?

Никакой бумаги он давать, естественно, не собирался* и по лицу было видно, что забава ему прискучила. Но он явно ждал от меня еще каких–то реплик, соответствующих его сценарию, и начинал злиться на мою медлительность. У меня же осталось одно желание: поскорее закончить постыдную, нелепейшую сцену, забиться в свою нору и там, наедине с собой, попытаться понять, что, собственно, происходит.

— Леонид Фомич, я могу дать сто расписок, но за тысячу лет не заработаю такой суммы.

— Это ничего, Витя, не страшно. Не заработаешь, и не надо. Главное протокол соблюсти. С распиской надежнее. Сними груз с души.

Со мной случилась маленькая истерика.

— Не знаю, зачем вам все это понадобилось, — прошамкал я, словно зубы вываливались, — но со мной этот номер не пройдет. Хрен вам, а не расписка.

Похоже, именно этого он и ждал. Расцвел в улыбке, как примадонна, лоснящиеся щечки порозовели. Хлопнул в ладошки — и в кабинете появился Абдулла. Склонился у дверей в церемониальном восточном поклоне.

— Проводи господина писателя, — распорядился Обол-

дуев. — А ты, Витя, подумай хорошенько. Зачем нам ссориться? Нам ссориться ни к чему.

Еще под впечатлением своего «хрена» я задумчиво последовал за бритоголовым абреком, и лишь когда спустились на первый этаж, осведомился, куда он меня ведет. Абдулла смешливо скосил черные, как две пули, глаза.

— Пересыльный пункт… Не бойся, товарищ. Там будет хорошо.

Обращение «товарищ», услышанное от глухонемого диковатого горца, меня окончательно подкосило.

Пересыльный пункт оказался сыроватой комнатушкой на цокольном этаже. Без окон, с зарешеченным смотровым глазком в двери. Обстановка небогатая: железная табуретка, привинченная к полу, железный стол и железный лежак, накрытый ватным матрацем в подозрительных желтых пятнах. На столе стопка бумаги, несколько шариковых авторучек, пепельница и красная пачка сигарет «Прима». В общем, ничего устрашающего, никаких пыточных приспособлений.

— Сиди пока тут, товарищ, — сказал Абдулла. — Если чего надо, крикни в дверь.

— У меня зажигалки нет.

— Зажигалку нельзя, — добродушно засмеялся горец. — Вдруг пожар будешь делать.

Ошибся я в нем, он не был глухонемым.

ГЛАВА 19

ГОД 2024. ОПОЛЧЕНИЕ

К концу лета Митя Климов сам себя не узнавал.

Он спал на влажной земле, подложив под голову камень, ел полусырое мясо с ножа, пробегал в день десятки километров ровной звериной рысью и на излете молодости (к тому времени средний срок жизни руссиянина сократился до тридцати лет против восьмидесяти — ста в цивилизованных странах) почувствовал, что вырвался на новый виток судьбы и она наконец–то стала к нему благосклонной.

У него завелись друзья, и первый среди них — Леха Жбан, смуглоликий, русоголовый, поджарый, как натянутая тетива, ратоборец. Поначалу Леху приставили к нему опекуном и отношения между ними складывались не всегда ровно. Глазастый весельчак пользовался любым случаем, любой Митиной промашкой, чтобы доказать свое превосходство, но делал это беззлобно, с юмором и ни разу не использовал свою ловкость, чтобы нанести серьезное увечье. Во многом он превосходил Митю, но не во всем.

Через месяц Митя с блеском прошел первое испытание. Он должен был продержаться в течение часа против трех дружинников, но не одолеть их и не уйти от них (это невозможно), а сбить с толку, предстать перед ними неузнанным. Игра в призраки, так это и называлось. Митя поразил и своих преследователей, загнавших его в болото, и сотника Данилку Гамаюнова, принимавшего экзамен. Когда дружинники, радостно улюлюкая и размахивая ременными петелками, продрались через чащу, то встретили не Митю, а волоокую речную русалку, выходящую из трясины и на ходу выжимающую мокрые волосы. Бойцы так и замерли, очарованные, а Митя подошел к ближайшему из них, приставил нож к горлу и насмешливо посоветовал: «Не зевай, парень, смерть проморгаешь».

Ошеломленный дружинник щелкнул пастью, будто капканом, а вышедший из кустов сотник озадаченно поинтересовался:

— Как ты это проделал, Митяй? Ведь этому тебя не учили.

— Кое–что из старых запасов. — Митя самодовольно ухмылялся. — Трансформация вегетатики. Передача образа на расстояние. Несложная штука, но требует подготовки.

Сотник дружески похлопал его по плечу, смущенно отводя глаза от пышных зеленоватых русалкиных грудей.

— Хватит скоморошничать. Убери эту гадость. После доложишь в письменном виде. А вы, ребятки, — он обернулся к дружинникам, — все трое покойники. Поздравляю. Охмурил вас странник.