В объятьях сна
Шрифт:
– А как же её родители, они не следят за ней, что ли?
– Её мать оставила нас уже достаточно давно, а я встречаюсь по возможности с ней… Увы, но ночи ей приходится коротать наедине с самой собой…
– Простите. Неловко вышло… – Глэд замялась, почувствовав часть своей вины.
– Да нет, бывает. Мало кто вообще интересуется моей жизнью. Не встреть вы меня сейчас, скорее всего и не поинтересовались. Вот ваш дедушка… Он другой! – Гарден улыбнулся, явно уплывая мысленно в прошлое. – Он для нас многое сделал, когда моя жена Маргарет покинула этот мир!
– Хорошо, что так. Расскажете мне поподробнее
– Да, конечно!..
Уставший квартет вновь собрался за одним столом, все думали о детях со своей точки зрения: как о противоборствующей стороне, как о давно минувшем прошлом, как о независимых и своенравных людях и как о своей ноше… Раздумья длились долго, и никто ни с кем не разговаривал, пока Глэдис не задала внезапный для всех вопрос:
– А у вас люди тут не пропадали никогда?
– Поясните?
– Ну, у вас были случаи, когда люди покидали город или по типу? Полиция тут следит за этим?
– Полиции у нас нет тут, но есть народное собрание, которое собирается раз в месяц, если ничего важного не случилось, – ответил надзиратель.
– Выходит, меры законности утверждаются населением? – спросил заинтересованный темой Леон.
– Да. Однако решения принимаются главами семей. В основном это мужчины, но и пара женщин есть, которые с остальными у нас более чем на равных.
– Тогда ясно, отчего парнишка тот так зол был… Ущемлять права по такому поводу, не каждый просто смирится, – пробухтел шепотом сам для себя Леон.
– Ладно, мальчики, я спать пойду!
– Спокойной ночи! – привычно отвадил Гарден. – А к чему был этот вопрос вообще?
– Да просто в голову вопрос попал, вот и задала. Спасибо.
После этого короткого разговора Глэдис действительно пошла спать, хоть только начало смеркаться.
Леон и Гленн остались на кухне и долгое время обсуждали что-то и изредка отрывисто смеялись. А Глэдис видела сны… Ей казалось, что она попала на необитаемый остров, к берегу которого прибило труп Форда. С этого момента она перестала любить фильм «Человек-швейцарский нож» и решила повеситься во сне, однако она не проснулась от этого и смотрела весь сон на море…
Посреди ночи Глэдис разбудил её брат, сообщая, что к ним ворвался незнакомец, утверждающий, что его сын пропал, отчего через пару часов будет организовано народное собрание для поиска беглеца. Глэд не поверила в реальность его слов, но тем не менее, надев халат, вышла в прихожую, где её ждали толпа незнакомцев и надзиратель…
– Это она. Думаете, ей что-то известно? Ну, спросила не к месту вчера, и что с того… – распылялся Гарден.
– Я в случайности и совпадения не верю, мой добрый друг. Что тебе известно, женщина? Куда бежал мой сын? – неизвестный был в замешательстве и готов был рвать и метать всё на своём пути, судя по его озлобленным глазам.
– Ну… Я только вчера первого ребёнка увидела, и это точно не ваш сын, так что сочувствую, но об этом мне ничего не известно… – прикрываясь, созналась Глэд.
– Так и знал… Гадёныш… Найду, больше из дома не выпущу! И недели не прошло с нашего голосования, как дети выбились из-под рук. Как знал, что так будет… – не унимался мужчина.
– Однако и ты, Марк, голосовал как все… – сказал Гарден.
– Знаю,
Леон подошёл с Фордом к говорящим и только хотел что-то сказать, как в дверь ворвался ещё один мужчина, сообщая, что люди уже собрались на улице. Это был тот самый человек в шапке-ушанке, но сейчас он был весь на эмоциях и выглядел совершенно трезво.
Глэд пришлось выйти к толпе в том, в чём она была дома, так как на поиски требовались все, и времени на раздумья практически не было. В ходе выяснилось, что сейчас только четыре часа утра, и даже солнце ещё не шибко-то собиралось вставать. Помимо этого, дул порывистый ветер, и температура была по ощущениям Глэдис градусов на двадцать ниже реальной, хотя никто кроме неё не был так легко одет и не разделял этих ощущений.
Толпа двинулась в город, а потом сама собой разделилась на кучи частей и разошлась в разные стороны на поиски. А всё ещё сонная Глэд осталась одна посередине города при восходе солнца, сжираемая холодом. Идти было не с кем, но отчего-то она не повернула домой, а двинула в сторону леса на юге города.
Немного погодя Леон осознал, что Глэд с ним нет, и отделился от группы уже на её поиски, однако тут же заблудился сам и стал вместе с Фордом бродить туда-сюда и звать на помощь.
Глэдис шла по глухому лесу и даже никого не звала. Она поняла, что не помнит, как зовут того мальчишку, и стала шептать в пространство отдельные фразы: «где ты, мальчик?», «знаешь, а тут холодно, как по мне… Давай ты найдёшься и мы пойдём ко мне греться?», «лучше бы спала себе дальше…», «ищу маньяка или других зверюшек, чтобы хоть как-то согреться», «не-не-не, мишка, это не тебе было сказано, повернись обратно!» и т. д. В итоге своих монологов она услышала детский плач и пошла в его сторону. Среди начавшегося бурелома сидел маленький парнишка с разодранным коленом и плакал, около него виднелись следы копыт, но лошади рядом не было. Глэд решила начать разговор, так как ей было очень некомфортно и хотелось уже избавиться от всего этого или, хотя бы, найти тапок, который застрял в грязи где-то пять шагов назад…
– Привет? Как тебя звать? Это ведь тебя ищут все? Твой отец… Дай вспомню…
– Дядя Марк. Он не мой отец… – со всхлипом сообщил юнец.
– Стой, а кто он тогда тебе?
– Он мой дядя, но после смерти отца, он мне его заменял, как мог. А не так давно мы сильно поругались, – из глаз мальчишки текли слёзы, а голос дрожал, как от обиды. – Он сказал, что я глуп и не понимаю ничего… Но они ничего и не объясняли. Взрослые просто сказали, что вместо Мистера Форда теперь будут новые люди, которые продолжат тратить его деньги, – мальчик давился слезами, но продолжал говорить. – Они не знают, куда пойдут эти деньги, и потому Мистер Форд будет всегда с ними.
– А чего в этом такого? – Глэд не понимала, что не устраивает мальчика, но хотела узнать не это, а скорее то, не подделали ли горожане завещание в свою пользу.
– Это глупо! Я ничего глупее в жизни не слышал! Мистер Форд был достойнейшим из известных мне стариков. Он следил за общим благополучием и наслаждался жизнью, а после его смерти пошли слухи, что он завещал жить вечно, дабы город жил с ним.
– Разве это не героизм в какой-то степени?
– Дай умереть, уходи…
– Эй!