В огне повенчанные. Рассказы
Шрифт:
— Вы их знаете?
— Знаю хорошо.
Веригин достал из папки рапорт, написанный Реутовыми.
— Что вы, к примеру, можете сказать об ополченце Еськине? Мало того, что он был пьян, он сказал начальнику штаба оскорбительную дерзость.
— Еськина я знаю с первых дней формирования дивизии. Стахановец с электролампового завода. Отец трех сыновей. С финской вернулся с тяжелым ранением и орденом Красного Знамени. У нас в роте это один из самых авторитетных бойцов.
— Вы сами лично слышали, что сказал Еськин полковнику Реутову, когда
— Полковник не отчитывал, а пугал расстрелом.
— И что же тот? — Генерал перевел взгляд с комиссара Синявина на начальника политотдела Миронова, в мрачной задумчивости склонившего голову.
— Еськин посоветовал Реутову приберечь эти четыре пули для немцев.
— И все?
— Все!
Генерал встал из-за стола.
— Вы коммунист?
— Да.
— И, очевидно, со стажем?
— Как и вы, товарищ генерал. По партии мы — годки.
Взгляд Веригина, брошенный на Богрова, словно выговорил: «Вон ты какой!.. Ну что ж, давай продолжим наш разговор…»
— Значит, самоволки не было?
— Не было. Все четверо были командированы комбатом Петровым с разрешения майора Северцева помочь колхозу исправить завалившийся колодец и починить насос.
Генерал резко повернулся в сторону телефониста, сидевшего в нише отсека.
— Соедини с майором Северцевым!
С командиром полка телефонист соединил генерала сразу же.
— Послушай, Северцев, эта четверка бедолаг из батальона Петрова в деревне была в самоволке или их командировали?
С минуту генерал сидел неподвижно, прижав к уху трубку и время от времени кивая головой.
— Так какого же дьявола в своем рапорте Реутов пишет, что была самоволка?! Ах, даже так?.. Ну хорошо, понял тебя, разберемся.
Губы генерала скривились в желчной улыбке. Комиссар и начальник политотдела сидели молча, устремив взгляд на неструганые доски стола. Однако по их лицам было видно, что в душе каждого из них закипало несогласие с рапортом Реутова.
— Самоволки не было, — сухо проговорил генерал и, повертев в руках рапорт, в левом верхнем углу которого стояла его резолюция «Под суд трибунала», положил его в другую папку.
Генерал пристально и строго посмотрел на Богрова:
— Зачем вы пришли ко мне?
— Взять ополченцев на поруки.
Генерал перевел взгляд на начальника политотдела.
— Ваше мнение, товарищи?
— Где сейчас находятся арестованные? — задал вопрос комиссар Синявин.
— На гауптвахте, — ответил Веригин.
— Откуда остальные трое ополченцев? — поинтересовался начальник политотдела.
— Иванов — с завода автотранспортного оборудования, Корнаков — моторист, специалист по насосам, Ведерников — с трансформаторного завода.
— Все москвичи? — спросил Богрова комиссар Синявин.
— Все, кроме Корнакова. Он из Калинина. — Богров по лицу генерала понял, что тот чем-то недоволен.
— Ваше мнение, товарищи? — повторил свой вопрос Веригин, не глядя на комиссара и начальника политотдела.
— Может быть,
— Сержант, отдохните, вас вызовут. — Веригин сделал жест вошедшему адъютанту: — Проводите в дежурный отсек.
Когда адъютант и Богров вышли, Веригин еще раз пробежал глазами рапорт начальника штаба.
— Зачем ему понадобилась эта жертва? Ведь так и пишет в рапорте: самовольная отлучка в деревню, опьянение до потери человеческого облика и грубость ополченца Еськина.
— Пора бы уже знать Реутова, Владимир Романович, — заметил начальник политотдела. — Я еще ни разу не встречал его, чтоб от него самого не попахивало. А что касается четырех пуль, которые он пообещал ополченцам, то боец Еськин по-солдатски был прав. Пусть сбережет их для немцев. А рапорт ложный. Самоволки нет.
— А ваше мнение, комиссар? — Веригин, накатывая на карандаш рапорт начальника штаба, повернулся в сторону Синявина.
— В политотделе фронта меня вчера познакомили с одним важным документом, который будет вручен дивизиона днях, — ответил Синявин.
— Что за документ? — Генерал перегнул пополам бумажный рулончик, скатанный из рапорта Реутова.
— Грамота МГК.
— Кто ее будет вручать?
— Вручать ее приедут представители партийных органов Москвы, а также стахановцы с заводов, фабрик и предприятий Сталинского района столицы. Вместе с грамотой МГК ополченцам дивизии вручат Боевое Знамя. Вот мы дорогих гостей и «порадуем» в ответ. Не успели сблизиться с врагом, как некоторые наши ополченцы начинают попадать под суд военного трибунала.
— Что это за грамота? — спросил Веригин и еще раз перегнул бумажный рулончик.
— Могу познакомить с текстом. Выписал специально для вас, Владимир Романович, и для вас, Константин Гаврилович. — Синявин посмотрел в сторону начальника политотдела и достал из нагрудного кармана гимнастерки вчетверо сложенный лист, исписанный чернилами. — Вслух?
— Читайте, — сказал генерал, машинально катая рулончик.
Синявин читал медленно, с растяжкой на отдельных словах, делая паузы там, где они ему казались необходимыми:
«Московский городской комитет Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) вручает дивизии народного ополчения Сталинского района города Москвы Боевое Красное знамя. Московский городской комитет ВКП(б) выражает твердую уверенность, что бойцы, командиры и политработники дивизии с честью пронесут это знамя по полям сражений Великой Отечественной войны советского народа против германского фашизма.
Московский городской комитет ВКП(б) надеется, что бойцы, командиры и политработники дивизии в боях с врагами Родины проявят стойкость и мужество, свойственные сынам московского пролетариата, впишут в историю Красной Армии и советского народа новые героические подвиги во имя матери-Родины, во имя большевистской партии».