В огне повенчанные. Рассказы
Шрифт:
— Ясна, товарищ полковник!
Полковник встал и крепко пожал руку Богрову, который легко поднялся с чурбака.
— Вам, Николай Егорович, желаю успехов в боевых делах. А до них, до боев, остались, может быть, считанные часы.
— Спасибо, товарищ полковник. — Голос Богрова дрогнул: за два часа пребывания в штабе он сильно перенервничал, в голову лезла всякая чертовщина. — Позвольте узнать, с кем имел честь разговаривать?
— Начальник особого отдела армии полковник Жмыхов.
Богров слегка поклонился и вышел из отсека блиндажа.
ГЛАВА XV
Нарышкинский
Леоновский лес…
Мутищенский лес….
Леса… Леса… Леса…
После тяжких дней и ночей блуждания по Леоновскому и Мутищенскому лесам, что находятся на смоленской земле, старые представления о лесах показались Григорию настолько приблизительными и туманными, что порою, оставшись наедине с собственными мыслями, он терялся от невообразимости масштабов, когда пытался зримо представить — что нее такое дальневосточная или сибирская тайга…
Никогда в жизни Григорий не видел столько грибов и ягод. Продираясь сквозь густые заросли малины, спелые крупные ягоды которой обсыпали тонкие гибкие стебли, солдаты, наевшись ее до отвала, кляли эту «царь-ягоду» и, поднимаясь на носки, пытались разглядеть, будет ли конец этому малиновому царству.
Последняя неделя была грибная. Дни стояли жаркие, часто перепадали теплые дожди. В белоствольных березовых рощах и в трепетно-шумных осинниках было столько грибов, что на первых порах у Григория разбегались глаза. С ребяческим азартом кидался он на тугие красные шапки подосиновиков. Замшело-коричневые головки подберезовиков околдовывали. Григорий срывал их, клал в подол гимнастерки и тут же, завидев в двух-трех шагах другой, еще более броский гриб, срывал его, пытался втиснуть в подол гимнастерки, но было уже некуда… Этот грибной азарт продолжался до тех пор, пока подолы гимнастерок не были наполнены у всех доверху.
Чем дальше шли по лесу, тем больше и больше было грибов. Наконец, устав, Григорий сел на толстую сухую валежину. А когда увидел, что бойцы еле бредут с подолами, полными грибов, высыпал свои на землю.
Глядя на командира, то же самое сделали и бойцы. Все устало опустились на землю.
— Давайте, братцы, соорудим костер. Давно не ел грибов, — предложил Григорий, лег на землю и широко разбросал руки.. — По моим расчетам, подходим к Днепру. Линия фронта где-то совсем близко. Еще один-два лесных перехода, и в дело пойдут патроны и гранаты.
— Двум смертям не бывать, одной — не миновать, — поддержал командира Иванников. — Только теперь, товарищ лейтенант, давайте будем держаться кучнее, не как в а прошлой неделе под Есиповкой. Ни за понюх табаку потеряли двух наших бойцов.
— Какая разница — у Есиповки или на берегу Днепра продырявят башку? Наша скорость меньше, чем та, с какой немец движется на восток. Как ни стараемся, а мне кажется: мы все больше и больше отстаем от его тылов, — ворчал самый старший по возрасту боец Вакуленко. Неделю назад, у потухшего костра, на небольшом островке посреди огромного болота, он разоткровенничался и рассказал про свое житье-бытье. Дома, на Полтавщине, Вакуленко оставил жену с двумя малыми детьми, старую мать и отца — красного партизана.
— А ты не паникуй, Полтава, — упрекнул украинца Солдаткин. — Тебе хорошо рассуждать, ты уже пустил на земле корни, двух сынов ухитрился
— А что ты предлагаешь, Вакуленко? — спросил Казаринов, наблюдая, как Иванников ловко ломает об коленку сучья и бросает их в ворох, под который Солдаткин положил ветки сушняка, чтобы лучше разгорелись.
— У меня одна и та же песня: нужно подаваться в партизаны. Уже два случая упустили. Хотя бы вчера: ведь звали ребята. По заданию райкома оставлены, половина из них партийные и комсомольцы, а нам все подозрительно, будто нельзя бить немца в его же тылу. Очутись на нашем месте мой батька — с первого же дня начал бы шукать партизан.
Казаринов где-то в душе понимал, что Вакуленко был отчасти прав. Но ему, кадровому командиру, не хотелось расставаться с мыслью о выходе к своим.
— Попробуем, Вакула. Еще один-два броска и… если ничего не получится — двинемся к партизанам. Да, кстати, я все хотел тебя спросить: уж не отец ли вбил тебе в голову эту манию партизанщины?
Вакуленко вскинул на Казаринова озорной взгляд и почесал черную смолистую бороду.
— Угадали, товарищ командир. Последние слова батьки были об этом. Так и сказал: попадешь в плен — беги и ищи партизан. Очутишься в окружении — тоже: если не прорветесь к своим, идите в партизаны…
— Но ведь батька сказал: «если не прорветесь», — перебил Вакуленко Солдаткин. — А мы возьмем — и прорвемся!
— Я-то что, — со вздохом протянул Вакуленко. — Я — как прикажет командир. Он хотел знать мою думку — я ее и выложил.
Костер заполыхал жарко. Сухой валежник, охваченный пламенем, звонко отстреливал в воздух яркие красные угольки.
Глядя на бороду Вакуленко, Григорий провел ладонью по своей бороде. Как на грех, ни у кого не было даже осколка зеркала.
Первую часть приказа — обстрел вражеского аэродрома — группа Осинина выполнила, сверх ожидания, успешно. А вот соединиться с остатками полка группе Казаринова не удалось. Прибыв на условленное место сосредоточения — на восточную опушку леса, что в двух километрах севернее Высочан, — они обнаружили, что по пути к деревне остатки полка подверглись сильной бомбежке и артобстрелу противника. А на другой день полк попал в мощные танковые клещи резервного танкового корпуса врага, идущего на подкрепление группы армий «Центр», и был до такой степени обескровлен и измотан, что изменил свой прежний маршрут выхода из окружения и двинулся по направлению к Орше. Об этом Григорий узнал от раненого сержанта из взвода управления. Его приютил в Высочанах колхозный сторож, изба которого стояла на самом краю деревни.
Горстка бойцов Казаринова, потеряв всякую надежду соединиться с полком, решила переходить линию фронта самостоятельно. Шли ночью, шли днем. Шли, когда были силы и когда можно было идти, не рискуя попасть под пули врага.
Ночью ориентировались по звездам и, как учили в школе на уроках ботаники, ощупывали кору деревьев: с той стороны, где рос мох, был север. Левее, под прямым углом к северу, — восток. Вот туда-то и держал путь отряд Казаринова.
Чтобы не потерять счета дням и числам, Григорий аккуратно вел дневник, в котором каждый вечер, перед заходом солнца, кратко отмечал события прожитого дня и на глазок вычерчивал маршрут движения, привязывая его к большакам, к проселочным дорогам, к деревням и селам.