В огне повенчанные. Рассказы

Лазутин Иван Георгиевич

ГЛАВА XIV

Богров-старший точил лопату, когда в пулеметную ячейку вошел небольшого роста боец, которого он видел впервые, и передал, что сержанта срочно вызывают в особый отдел дивизии, к лейтенанту Сальникову.

Поставив в известность командира взвода о том, что его срочно вызывают в штаб дивизии, Богров-старший приказал Егору и Кедрину привести в порядок шанцевый инструмент и к его приходу как следует наточить лопаты.

Всю дорогу в штаб Николай Егорович терялся в догадках; «Неужели генерал хочет распутать историю с огурцами и салом

до конца? А что если кто-нибудь из командования выше отменил помилование генерала? Этот Реутов настырный. Он еще в Москве пообещал: за мелкую провинность будет снимать десятую стружку…»

Все передумал Богров-старший, пока добрался до штаба. Однако все предположения сходились на четверке провинившихся ополченцев и полковнике Реутове.

При подходе к расположению штаба Богрова окликнул часовой:

— Стой, кто идет?

— «Винтовка». Ответный? — крикнул Богров.

— «Волга». Проходи, — донеслось из-за кустов.

Часовой был замаскирован очень искусно. Он отлично просматривал местность, лежащую перед опушкой леса, но сам не был заметен с расстояния и десяти шагов.

— Закурить не найдется, отец?

Только теперь Богров увидел лицо бойца, стоявшего у тропинки в кустах орешника. В разрез пилотки и за пояс часовой понатыкал разлапистых зеленых веток, сквозь которые лицо его и гимнастерка обозначались светлыми пятнами.

Богров подошел к постовому и насыпал ему в ладонь добрую щепотку махорки.

— Неужели и у вас в штабе кризис с куревом? — спросил Богров и протянул бойцу сложенную для курева газету.

— Новую моду завели — обыскивать перед заступлением па пост, — пробурчал часовой. Озираясь по сторонам, он поспешно скрутил толстую самокрутку и, согнувшись над горящей в ладонях спичкой, прикурил. Затягивался глубоко, жадно. — Как бы этот шайтан не налетел. — Боец струйкой пустил дым понизу.

— Кто?

— Да начальник штаба.

— Что — строг?

— Зверь! На днях ни за понюх табаку чуть не упек под трибунал четверых ребят.

— За что же?

— Да ни за что. По приказанию комбата починили колхозникам колодец, ну им, стало быть, за труды поднесли в деревне. А тут, как на беду, напоролись на Реутова.

— Так не отдал же все-таки под трибунал, пожалел? — допытывался Богров, заключив из разговора с постовым, что ЧП у ополченцев их роты стало достоянием всей дивизии.

— Пожалел волк кобылу… — ухмыльнулся постовой и пустил под куст орешника струйку дыма. — Спасибо, вмешался в это дело ополченец из ихней роты. Дошел аж до самого генерала, грозил в Москву написать жалобу на Реутова. По партийной линии.

— Ну и как же, добился своего?

— Добился! Говорят, мужик с головой, и в Москве дружки его на больших постах сидят.

— А этот-то… Начальник штаба — что, больно строг?

— Ой, лют! Но генерал его осадил. Три дня ходит как шелковый. — Заметив что-то вдали, там, где располагался на полянке штаб дивизии, постовой сразу изменился в лице. — Ладно, батя, давай топай по своим делам. Байки потом… Говорят, немцы сегодня ночью под Епифановкой выбросили воздушный десант.

Постовой показал Богрову, как пройти к штабу, аккуратно притушил самокрутку

и положил бычок за отворот выгоревшей пилотки.

В особый отдел к лейтенанту Сальникову Богрова провел дежурный но штабу. В маленьком отсеке-каморке в углу стоял несгораемый шкаф, в дверке которого торчал большой ключ. На бочке из-под бензина, служившей столом, лежали две широкие доски, сбитые наискосок гвоздями. Тусклая электрическая лампочка, свисающая с бетонного потолка, слабо освещала крохотный отсек.

Лейтенант Сальников сидел за «столом» и что-то сосредоточенно писал. Богров подумал: «Ишь ты — живут же люди! С электричеством. У генерала и то керосиновая лампа».

Наконец лейтенант поднял глаза на вошедшего. Богров доложил:

— Товарищ лейтенант, сержант Богров прибыл по вашему приказанию!

Некоторое время лейтенант пристально всматривался в лицо Богрова, будто силясь припомнить: где же он видел этого человека? Потом предложил сесть па низенький круглый чурбак, стоявший рядом с бочкой.

Богров сел.

Лейтенант достал из сейфа желтую папку, открыл ее и пробежал глазами листок из ученической тетради, исписанный простым карандашом. Когда читал, ладонь левой руки поставил ребром так, чтобы Богров ничего не мог прочесть. Тонкие бесцветные губы лейтенанта слегка шевелились, когда он читал. Потом лейтенант закрыл папку, спрятал ее в сейф и положил перед собой стопку чистых листов бумаги.

— Богров Николай Егорович?

— Так точно!

Красивым, каллиграфическим почерком лейтенант записал фамилию, имя и отчество Богрова.

— Год рождения?

— Восемьсот девяносто первый.

Почти чертежным шрифтом лейтенант вывел цифру «1891».

— Место рождения?

— Москва, Красная Пресня.

И эти три слова лейтенант выводил так усердно, что даже склонил голову набок и слегка высунул язык.

— Национальность?

— Русский.

— Партийность?

— Член ВКП(б).

— Время вступления?

— Двадцать четвертый год.

— В каких войнах участвовали? — Спрашивая, лейтенант ни разу не взглянул на сидевшего перед ним ополченца — был сосредоточен на листке бумаги, на котором записывал ответы.

— В двух.

— В каких?

— В империалистической и в гражданской.

— В каком чине служили в царской армии? — На словах «царской армии» лейтенант сделал заметный акцент.

— В чине унтер-офицера.

— Царские награды имеете? — Только теперь лейтенант посмотрел на Богрова. Он, очевидно, ждал, что этот его вопрос приведет ополченца в замешательство. Не увидев того, что ожидал увидеть, спросил: — Я имею в виду ордена, медали…

— Два Георгиевских креста, — ответил Богров и только теперь начал догадываться, что в штаб дивизии его вызвали не из-за проступка ополченцев пулеметной роты и не по вопросу, связанному с поручительством за провинившихся. От этой смутной догадки кровь хлынула к его лицу.

— За что вы получили свою первую царскую награду — Георгиевский крест? — И снова слова «царская награда» слетели с уст лейтенанта с каким-то утяжеленным акцентом.

— За храбрость, — глухо ответил Богров, — так и отмечено в грамоте.