В огне повенчанные. Рассказы

Лазутин Иван Георгиевич

— Давай прямо, только без света!..

Штаб армии располагался в доме под железной крышей, с высоким крыльцом. Окна были занавешены, но кое-где тонкие лучики света пробивались сквозь щели.

Веригин вошел в тускло освещенные сени и по гулу, доносившемуся через полураскрытую дверь, понял, что совещание уже началось. Голос генерала Лукина он узнал сразу, еще не войдя в избу.

Не раз и не два приходилось Веригину встречаться по службе с Лукиным, и всякий раз из этих встреч и из разговоров с ним, в которых Веригина поражали глубина и смелость суждений генерала, неожиданность решений, широта характера, соединенная с прямотой и непоколебимой убежденностью в правильности своих действий, Веригин выносил сильное, надолго остающееся в памяти впечатление.

Генерала Лукина Веригин помнил и по совместной службе в Киевском военном округе. Михаил Федорович тогда командовал стрелковой дивизией. Позже доводилось встречаться в Москве, в Наркомате обороны.

И вот

теперь. Мог ли когда-нибудь Веригин думать, что перипетии войны поставят их обоих в такое положение, когда на карту будут брошены судьбы десятков тысяч вверенных им бойцов и командиров.

В просторной комнате, в которой некогда проходили колхозные собрания и где по стенам висели диаграммы роста добычи угля и нефти, графические схемы по выплавке чугуна и стали, сидело человек пятнадцать. Преимущественно это были полковники и подполковники. В первом ряду на длинной и широкой крестьянской скамье сидели три генерала. На столе перед Лукиным была разложена тускло освещенная десяти линейной лампой с закопченным стеклом оперативная карта района боевых действий армии.

Лукин узнал Веригина сразу же, как только тот переступил порог и поднял для приветствия руку.

— Проходи, Владимир Романович, только начали. — Лукин показал на свободный табурет рядом с собой.

Генерал продолжал освещать крайне тяжелое положение, в котором оказались 19-я армия и группа генерала Болдина.

— Данные армейской разведки и показания пленных говорят о том, что в самой Вязьме, севернее и восточнее ее, а также в Гжатске находятся крупные танковые и моторизованные соединения противника. Их численность и состав нам неизвестны, но, судя по наступательному эффекту и тяжелым массированным ударам, которые эти соединения во взаимодействии с авиацией наносят по нашим обороняющимся частям, дивизии 19-й армии и группа генерала Болдина находятся в плотном бронированном кольце. С отводом с Днепра на реку Вязьма 2-й стрелковой дивизии генерала Веригина это кольцо значительно сузилось. Диаметр этого кольца с запада на восток составляет не более пятнадцати — восемнадцати километров, с севера на юг — двадцать — двадцать пять километров. Связи со штабом фронта нет. — Лукин замолк, вглядываясь в сумрачные лица командиров. — Перед нами стоит самостоятельный выбор действий. В этой крайне тяжелой обстановке мы имеем два варианта решений. И я пригласил вас обсудить оба эти варианта.

Нарастающий гул самолетов несколько отвлек напряженное внимание командиров. Некоторые из них, как заметил Лукин, подняли голову, чутко прислушиваясь к знакомым, берущим за душу вибрирующим звукам немецких бомбардировщиков.

— На Москву пошли. Видать, тяжелые, — сказал Лукин и некоторое время сидел молча, рассеянно глядя в закопченный потолок.

Гнетущая тишина продолжалась до тех пор, пока гул самолетов, медленно затихая, наконец не растаял в дождливой октябрьской мгле.

Словно очнувшись от тяготивших его дум, Лукин провел по глазам широкой ладонью и продолжил:

— Итак — перед нами два варианта. Первый — круговая оборона. Рациональное начало этого варианта состоит в том, что мы вооружены и боеспособны. В нашей армии и в группе генерала Болдина девять стрелковых дивизий и одна кавалерийская. Наши бойцы и командиры готовы биться до последней капли крови. В сложившейся обстановке круговая оборона имеет положительную и отрицательную стороны. Положительная сторона этой трудной обороны состоит в том, что мы надолго прикуем к себе силы противника группы армий «Центр» и тем самым дадим Ставке Верховного Главнокомандования и командованию Западного фронта возможность подтянуть свои резервы на Можайский рубеж обороны, который в защите Москвы явится последним барьером, где будет решаться судьба столицы. Повторяю: каждый день нашей круговой обороны будет выигрышем времени для Верховного Главнокомандования. — Лукин замолк, стараясь по лицам командиров дивизий прочитать, глубоко ли в их души западают его слова. — Но в этом варианте имеется и отрицательная сторона. Для круговой обороны нужен бензин — а у нас половина транспортного парка стоит с сухими бензобаками. Уже сейчас мы не имеем элементарных медикаментов и бинтов, чтобы вовремя делать перевязки раненым, которых с каждым часом становится все больше и больше. Раненых нужно госпитализировать в стационарные лечебницы, а они лежат в сырых землянках, в шалашах и грязных крестьянских избах… И наконец: бойца нужно кормить. Продовольствие у нас кончается. Те случайные крохотные резервы, которые мы получаем от местных колхозов, — это капля в море. Голодная армия долго боеспособной быть не может. Положение могла бы спасти транспортная авиация, но мы ее не имеем. С воздуха нам не забросят ни боеприпасов, ни хлеба, ни медикаментов… Нет возможности вырвать из котла даже тяжелораненых. Такова отрицательная сторона круговой обороны.

Лампа, висевшая над столом, начала мигать. Лукин встал и подвернул фитиль. А когда садился, пробежал взглядом по суровым лицам командиров.

— Второй вариант — прорыв! И прорыв не тонкой позиционной линии окопов противника. Целой армии и группе генерала Болдина, десяти

дивизиям, предстоит пройти с тяжелыми боями сто — сто двадцать километров, чтобы выйти к своим на Можайский рубеж. На протяжении всего этого трудного пути армия будет подвергаться ударам танков, мотомеханизированных соединении и авиации противника. Из показаний вчерашнего пленного офицера из танкового корпуса 3-й немецкой армии стало известно, что верховное главнокомандование вооруженных сил немецкой армии официально объявило по войскам и в газетах Германии, что западнее Вязьмы окружены шестьдесят семь русских стрелковых, шесть кавалерийских и семь танковых дивизий, взято около семисот тысяч пленных, более тысячи танков и пять с половиной тысяч орудий. Разумеется, эти астрономические цифры не соответствуют действительности, но мы должны смотреть фактам прямо в глаза: кроме нашей девятнадцатой армии и группы генерала Болдина в вяземский котел попали еще три регулярные армии Западного фронта: двадцатая, двадцать четвертая и тридцать вторая. Сообщаю это в порядке общей информации об обстановке, сложившейся на Западном фронте на сегодняшний день. — Командарм замолк и, полузакрыв глаза, медленно, с расстановкой продолжал: — Четыре армии и группа генерала Болдина прорывают кольцо окружения и выходят на Можайский рубеж обороны. До пятого октября прорыв кольца был бы, несомненно, успешным: Вязьму тогда окружали только разведывательные и передовые отряды противника. Но до пятого октября командование фронта и Верховное Главнокомандование приказа на отход нам не давали. После шестого октября танковые корпуса третьей и четвертой армий противника успели соединиться восточнее Вязьмы. А поэтому выход из окружения сейчас потребует тщательной подготовки, разумной расстановки сил, помощи извне и максимума твердости в действиях командиров, за которыми пойдут бойцы. Идя на прорыв кольца, нужно вести за собой солдат как на встречный, лобовой наступательный бой! Этот психологический фактор прорыва нужно не только иметь в виду, но и руководствоваться им как духовной опорой идущего в бой солдата. В этом направлении нужно особенно поработать комиссарам.

Командарм встал, прошелся вдоль стола и, словно подсчитывая что-то в уме, некоторое время смотрел себе под ноги, на грязные доски некрашеного пола.

— Теперь прикинем наши возможности прорыва. За последние четыре дня непрерывных тяжелых боев противник до предела сжал кольцо окружения и мы понесли значительные потери. Проселочные дороги размочалены и залиты грязью. Автомагистраль Москва — Минск оседлана танковыми и моторизованными частями противника. — Лукин медленно поднял голову и остановил взгляд на закопченной «летучей мыши». — В трех наших танковых бригадах осталось всего два танка — один КВ и один Т-26. Гвардейский дивизион «катюш» имеет снарядов всего лишь на один залп. Два отдельных зенитных артдивизиона положения не спасут, когда на отходящие войска, которые растянутся на многие километры, начнут пикировать десятки и сотни бомбардировщиков противника. Наша истребительная авиация в воздухе пока погоды не делает. Ее просто нет, чтобы прикрыть наш прорыв с воздуха. — Генерал сел и, вытянув перед собой руки, положил их на стол и оглядел лица командиров. — Такова на сегодня обстановка. Итак, перед нами два варианта: круговая оборона или прорыв. Выношу, товарищи командиры, оба варианта на обсуждение. А сейчас предлагаю десятиминутный перекур.

О том, что кроме 19-й армии и группы войск генерала Болдина в вяземском котле очутились еще три армии, многие командиры дивизий, в том числе Веригин, узнали только сейчас. Эта тяжкая новость подействовала на командиров двояко: с одной стороны, она вселяла надежду на успех прорыва (чем больше войск будут рвать кольцо окружения, тем труднее будет противнику противостоять массированному напору с тыла); с другой стороны, она осложняла и без того тяжелое положение, в котором очутились дивизии. Невольно вставал вопрос: кто же тогда противостоит рвущемуся к Москве противнику, если четыре регулярные кадровые армии очутились в кольце? Будет ли помощь извне, с востока, с Можайского рубежа обороны, о котором только что говорил командарм?

Эти противоречащие друг другу мысли и варианты сталкивались и затрудняли выбор тех решений и действий, которые могли бы спасти попавшие в окружение дивизии.

…Через десять минут колхозная контора была задымлена так, что воздух казался голубовато-сизым. А когда все расселись по своим местам, командарм по лицам командиров понял, что задачу он им поставил нелегкую. Несколько минут длилось тягостное молчание, изредка нарушаемое кашлем, протяжными вздохами да шарканьем сапог о грязный, давно не мытый пол.

Никто не решался высказать свои мысли первым: слишком тяжел был выбор. Лукин видел это по лицам командиров, избегавших встретиться с ним взглядом.

— Ну, Николай Сергеевич, открой наши тяжкие прения, — стараясь придать своим словам полушутливый тон, сказал командарм, обращаясь к генерал-майору Зырянову, сидевшему к столу ближе всех.

— Дайте подумать, Михаил Федорович. Нелегкую вы поставили задачу, — ответил генерал Зырянов.

— Может быть, вы первым поставите гирю на чашу весов, Владимир Романович? — Лукин повернулся к Веригину.