В океане "Тигрис"
Шрифт:
Был радиоконтакт, он меня расстроил — дети нездоровы, Ксюша, видимо, устала и нервничает. Чувство такое, будто позвонил с юга, с курорта, и не вовремя — дома как раз забот полон рот и люди с ног сбились, а ты им про красивые восходы и закаты.
Действительно, со стороны взглянуть, мы здесь блаженствуем, но ведь это совсем не так. Нам бы лучше сейчас крепкий ветер или шторм и тяжелый физический труд. Безделье ни к чему не приводит.
Спать не хочется, очень тоскливо.
ОДА РАДИО
За окном — московская осень. Снимаю с полки коробку с надписью: «Тиг-рис-2В». Достаю из коробки ленту. Ее мне вручили на память друзья-коротковолновики.
Трески, шорохи. «Пожалуйста, все помолчите, и кто настраивается, помолчите». — «Слабо принимаем». — «О'кей, Костя, он вышел на батареях, поскольку у него генератор не работает».
Валерий Агабеков — в Ессентуках, Константин Хачатуров — в Москве. Оба — мастера высокого класса, призеры международных соревнований. Держат, как атланты, радиомост на плечах.
Вот и мой голос пробился сквозь шумы:
— Добрый день. Отлично, что вы в эфире. У нас все хорошо.
Последняя фраза будет, варьируясь, многократно повторяться. Главное — успокоить: нам — их, им — нас.
— Ксения Николаевна слышит вас, но очень слабо.
— Юрочка, дорогой, здравствуй! Схема связи такова: борт «Тигриса» — Кавказские предгорья — столичный радиоклуб — Ксюшина телефонная трубка.
— Юра, все у нас хорошо! Дома — хорошо, на работе — хорошо, у бабушек — хорошо!
Читает по бумажке — бережет эфирное время. Перечисляет знакомых: у того-то большой успех, у того-то большая радость. Привет от тех-то, тех-то и тех-то — целый список, как в деревенском письме: «А еще кланяется…» Важно никого не пропустить, чтобы человек знал, что его помнят. Совсем не смешной обычай.
— Звонили со «Славска» из Басры, интересуются делами на лодке, передают привет и лучшие пожелания. Не волнуйся ни о чем, у нас все хорошо!
— Прекрасно понял, прекрасно понял. Все хорошо.
Шумы, трески.
— Юрий, ответьте на вопросы журналистов. Чем заниматься приходится? Кем себя больше чувствуете — врачом или матросом?
— Делаю то, что делают остальные. Все — матросы, включая Тура.
— Самое яркое впечатление со дня выхода в океан?
— Мы еще не в океане.
Это давняя запись, январская. Шли из Омана к пакистанским берегам, и я конспирировал, связанный запретами консорциума: «63° восточной долготы! Как поняли? Идем по градусу и завтра-послезавтра упремся в берег!»
«В Карачи идут, в Карачи идут», — делились догадкой Ессентуки и Москва.
— Лекарство получили?
—
Заказать для Карло облепиху и мумие, уточнить метеопрогноз, переправить весточку на орбиту космонавтам, попросить помочь с транзитными визами — как бы мы жили без Валерия и Кости! Просто не представляю!
— Тур и Карло просят позвонить в Италию и сообщить, что все хорошо. Ксюша, диктую номер. Лекко — Леонид — Елена — Константин — Константин…
Трески.
— Юрий, передайте Норману: тысячи людей каждый день просятся на частоту.
К концу плавания у нас насчиталось 350 собеседников из 43 стран. Не так уж мало.
— 73, Юрий, от всех нас.
— Вас понял, 73. Будем заканчивать. Надо ставить парус, ветер поднялся. Все хорошо!
— Все отлично!
Как заклинание, как припев с обеих сторон.
ОТРЫВКИ
К утру 20 марта ветер усилился, движемся довольно прилично, соответственно нас и качает.
Окончательно решено остановиться в Джибути.
Тур строит планы, как бы войти в порт Джибути поэффектнее. Его идеи крутятся вокруг весел. Пусть Би-би-си пригласит человек двадцать гребцов, они разместятся вдоль бортов, и зрелище получится, как на древнеегипетских фресках.
Герман планирует слетать из Джибути в Мексику, привезти оттуда компрессор и подводные светильники, которые сам же с Бахрейна в Мексику и отослал.
Курс — вест-зюйд-вест. Моя вахта с двух до четырех ночи. Вместе с Карло.
Поговорили, мирно, спокойно, потом замолкли, думая о своем. Звезды, луна, волны и парус настраивали на молчание, а скрипы лодки и стрекотание сверчков создавали музыкальный ненавязчивый фон.
Мне кажется, что, реконструируя судно древних, маршрут древних, мы параллельно совершаем еще одну реконструкцию. У нас на борту моделируется способ мышления тех, чей путь пробуем повторить.
Восприятие мира становится конкретным, предметным, как у погонщика верблюжьего каравана: что вижу, о том и пою.
Отчего нас упрямо сопровождают одни и те же рыбы? Мы уже знаем их, как говорится, в лицо, они пересекли вместе с нами Аравийское море, прошли около двух тысяч километров без отдыха, без сна — что их влечет? Непонятно.
Чем мы интересуем акулу-молот, которая кружит поодаль, боясь приблизиться?
Почему в три часа ночи юго-восточный ветер затихает, а в шесть утра поднимается сильный северо-восточный?
Почему, наконец, сгнила кокосовая веревка, крепящая подмачтовую поперечину с левого борта? Эйч-Пи дернул ее случайно, и она разлезлась в клочья.