В оковах страсти

Тродлер Дагмар

Тассиа подошел ко мне с тигелем в руке и указал на мой нос. Тронутая необычностью услышанного, я принялась рассматривать лиц человека, не произнесшего в жизни ни единого слова. Некая женщина под паранджой навсегда пленила его сердце…

— Закире, — прошептала я непривычно звучащие слоги. — За… Закире… Закире.

Выражение лица Тассиа изменилось, он нежно дотронулся своей рукой до моей щеки и печально улыбнулся, как будто понял произнесенное имя.

Я помогла Герману наложить компрессы на икры Эрику: температура у него была такой высокой, что он

снова метался на простынях. Ключевая вода была прохладной, и верилось, что через какое-то время усмирит его кровь. Тассиа сидел возле нас и расщеплял корпии. Как черный сургуч, блестели его волосы в свете свечи. Лицо с тонкими чертами скрывала темнота, но я видела, как он шевелил губами, раскачиваясь в такт неслышимой мелодии.

— Он может читать по вашим губам, госпожа, — тихо сказал Герман. — Он понимает все, что вы говорите. А потом мастер изобрел язык знаков, с помощью которого мы изъясняемся.

Быстрыми движениями темные пальцы расщепляли корпии и скатывали их в аккуратные маленькие мотки. Могли ли раненые там, наверху, представить себе, что перевязочный материал для них изготовлял неверующий?

Тассиа знал, что за ним наблюдают. Я робко улыбнулась ему. А он в ответ, положив руку на сердце, лишь кивнул мне молча.

Я совсем потеряла счет времени. Здесь, в пещере, все было для меня незнакомо. Нельзя было отличить ночь ото дня, так как пещера скупо освещалась лишь свечой и масляной лампой. Тассиа, со своими ловкими руками, помогал мне ухаживать за больным. И хотя я все еще испытывала страх перед его немотой, его темной кожей, очень скоро оценила его спокойствие, невозмутимость, умение применять на практике свои познания в медицине. Он учил меня делать перевязки и помог преодолеть боязнь, которую внушала мне рана Эрика.

Со все возрастающим восторгом рассматривала фиолетовые камешки, которые Нафтали называл чудо-кристаллом. Можно было наглядно убедиться, насколько хорошо они очищают пораженную плоть. И когда маленькие заостренные зернышки лежали на моей ладони и таинственно поблескивали в свете лампы, уже в который раз меня посещала мысль о том, что еврей был не только волшебником.

На следующий день лекарь решил, что рану на кивоте можно зашивать. С помощью пропитанной наркотическим веществом губочки они вновь ввели Эрика в бессознательное состояние, а я сидела позади на корточках и крепко держала его руки.

— Я не осмелюсь ждать, пока температура спадет, — пояснил Нафтали, озабоченно вглядываясь в лицо Эрика. — Нельзя терять времени.

Голова Эрика покоилась на коленях лекаря. И как только наркоз стал оказывать свое действие, руки Эрика бессильно обвисли. И опять я испугалась, что он больше никогда не откроет глаза.

Нафтали продезинфицировал рану насыщенным отваром лечебных трав и протер ее тампоном, смоченным в вине. Тассиа окунул длинную нить в травяной настой и вдел ее в иглу. Проколов брюшину в нескольких местах, ее соединили. Я наблюдала за тем, как танцевала игла в сморщенных руках старика, туда-сюда, туда-сюда, словно челнок у ткача.

— Нафтали?.. — испуганно

спросила я.

Он завязал на конце нити узел и отрезал иглу. Слуга подготовил перевязочный материал.

— Головки муравьев исчезнут, растворятся в соках тела, — улыбнулся лекарь. — Дай мне уксус.

Я пропитала губочку уксусом и заменила ею прежнюю так, как делал это Герман. Через некоторое время лицо Эрика искривилось. Боль вновь стала сводить его тело. Нафтали собрал свои инструменты, а Тассиа подвинул меня с моего места, чтобы втереть в лоб Эрика лечебную успокаивающую настойку. Стоны стали тише.

— Мандрагора оказывает на него успокаивающее действие, — проговорил Нафтали и подал Тассиа знак продолжать.

Жар опутал тело Эрика, как паук свою жертву, он делал его в бреду непредсказуемым. Нагрудную повязку из пятипаличника и липовых соцветий он стянул вниз, а сделать перевязку можно было лишь в том случае, если двое крепко держали Эрика. Иногда мне удавалось влить ему в рот сваренную в воде с разведенным медом шандру от кашля. Когда я подкладывала под его голову руку и прижимала к губам чашу, то меня испугали его мутные глаза: он растерянно смотрел на меня, глотая отвар. Он не понимал, где находится, не узнавал того, кто сидел рядом.

Состояние Эрика постоянно менялось — от сильного возбуждения до полной апатии, нельзя было ни на минуту оставить его одного. Когда он потел, мы обтирали его тело. Приходилось часто менять простыни. Тассиа показал мне, как кипятить их в большом чане над огнем, чтобы испарилось зловоние.

Каждый час мы меняли холодные покрывала, в которые заворачивали его, и обтирали тело лавандовой водой, но температура не снижалась.

Оставив раненых на попечение Германа, Нафтали снова занялся Эриком. Один раз старый лекарь даже присел возле него и стал прислушиваться к невнятному бормотанию. Я осторожно села на корточки рядом.

— Он теряет рассудок? — спросила я, с тревогой всматриваясь в покрасневшее лицо Эрика, мотавшееся на мате из стороны в сторону.

Еврей откашлялся.

— Нет. Он борется с духами своего народа.

В это самое время Эрик открыл глаза, взглянул на меня, закричал и схватил меня за горло — я даже не успела увернуться! Другой рукой он попытался ударить меня. Его дикий крик еще звучал в моих ушах, когда Тассиа бросился на него и схватил за руку

Кашляя и задыхаясь, я отбежала в дальний угол пещеры, где меня разыскал Нафтали.

— Я сделаю другой отвар, чтобы успокоить его, и он не будет так буйствовать. — Нафтали положил руку мне на плечо. — Наверное, следует попробовать использовать мандрагору с травами, которые мне дал этот человек из Катея…

Тыльной стороной руки я утерла с лица слезы и бросила взгляд вниз, на лежак. Эрик затих, Тассиа сидел рядом и внимательно следил за ним.

И тут мне в голову пришла странная мысль.

— Мастер… а может быть, причиной тому муравьи? Могут они…

— Fylgia, — прервал меня Нафтали и сел поудобнее. — Он сражается со своим fylgia, вот в чем может быть дело.