В окружении Гитлера
Шрифт:
Американские стражники, пишет автор, давно уже пытались понять Гесса и его поведение. Принимая во внимание возможное решение, касающееся его судьбы, они решили составить коллективное донесение на сей счет. Вот отрывки из него:
«Заключенный Рудольф Гесс не смирился с пребыванием в тюрьме и доставляет руководству тюрьмы те же самые хлопоты, что и 10 лет назад. Он прибегает к любым средствам, чтобы уклониться от совместных прогулок, упорно отлынивает от какой бы то ни было работы, даже рискуя быть за это наказанным. С начала заключения он не дает согласия на свидания с родственниками. Правда,
«Советские стражники считают, что Гесс — обманщик. Французы относятся к нему скорее нейтрально. Американские стражники — по-разному. Одни думают, что он — эксцентрическая личность, по мнению других, его маниакальное состояние за столько лет так прогрессировало, что ему уже ничем не поможешь. Постепенно наступает старческий маразм…»
Офицер английской караульной роты Уэлли Чисхолм в ноябре 1957 года пришел к выводу, что Гесс срочно нуждается во врачебной помощи, и потребовал его обследования военными врачами. Это предложение было принято комендантами, которые отдали докторам соответствующие распоряжения. Когда на следующий день французский стражник Морелль вошел в камеру Гесса, он обнаружил его на нарах в какой-то неестественной позе.
Узник пытался покончить с собой, перерезав вену на запястье осколками стекол своих очков. Он выбрал момент, когда Ширах и Шпеер под надзором охранника работали в саду. Вызвали советского врача, который, осмотрев рану, констатировал, что это — серьезная попытка самоубийства.
Гесс объяснил свой поступок плохим состоянием здоровья.
— Это нервы, — заявил он. — Лишение возможности заниматься чем бы то ни было и запрещение читать плохо подействовали на мои нервы.
Врач тотчас же обработал рану, и Гесс дал слово, что теперь будет принимать пищу.
После этого случая у Гесса отобрали все острые предметы, даже искусственную челюсть, которой с тех пор он мог пользоваться лишь под наблюдением. Дверь его камеры оставалась постоянно открытой, а караульный был обязан через каждый час заглядывать в нее…
После того как 4 из 7 заключенных покинули Шпандау, 3 оставшихся оказались обреченными на общество друг друга. Пришлось как-то приспосабливаться. Ширах особенно хорошо чувствовал себя с Функом, зато ему труднее было со Шпеером и Гессом.
— Ширах не выносит Гесса, — писал один из комендантов. — Он даже донес на него стражникам, когда Гесс не закончил уборки вовремя. Теперь, когда он мог выбирать только между Шпеером и Гессом, Шираху предстояло преодолеть отвращение, и он преуспел в этом настолько, что даже помогал Гессу.
Спустя 10 дней после освобождения Шпеера и фон Шираха (1975 г.) в Шпандау приехал защитник Гесса д-р Зайдль. Он рассказал о длинном письме, которое направил четырем державам, обращаясь к ним с просьбой пересмотреть дело Гесса.
— Я
За рамками официальных встреч западные союзники предпринимали энергичные усилия, добиваясь освобождения Гесса, но советская позиция оставалась твердой.
«Создается впечатление, — пишет Бёрд, — что еще в течение многих лет придется держать в Шпандау одного-единственного заключенного; расходы на содержание этого узника — около 850 тыс. марок в год — возлагаются на ФРГ.
В новой камере — бывшей тюремной часовне (куда Гесс был переведен после 14-недельного лечения язвенной болезни в английском госпитале. — Ред.), — продолжает Ю. К. Бёрд, — в начале апреля (1971 г.)мы начали свою беседу с Гессом о прошлом. Чаще всего мы возвращались к тому, что занимало меня больше всего: не настало ли время Гессу нарушить молчание.
— Боюсь, очень разочарую историков. Многие вещи я и в самом деле уже позабыл…»
Бёрд, однако, не сдавался.
«30 августа Гесс принял важное решение: он перед лицом истории готов подвести итоги своей жизни».
— Это будет нелегко, — предостерегал он. — Память моя уже никуда, но у вас ведь есть мои бумаги и дневники. Они достаточно обстоятельны, а когда я писал их, факты и события были еще свежи в памяти. Ну, а я попытаюсь ответить на все вопросы.
Гесс долго размышлял над тем, стоит ли ему бесповоротно прервать свое молчание. В глубине души, — пишет Бёрд, — Гесс понимал, что умрет в тюрьме, но вот легенды, которые распространялись о нем в прессе, переживут его. И он решил начать говорить о прошлом.
Человек он осторожный и недоверчивый, так что решение это далось ему нелегко. Окончательно убедил его магнитофон. Я обещал, что мы все запишем на магнитную ленту. То, что он скажет в микрофон, станет его личной версией, опирающейся на предположения и догадки.
Перед первой нашей беседой я перерыл груду бумаг из сейфа в кабинете комендантов, изучая историю заключенного № 7: Рудольф Гесс родился 26 апреля 1894 г. в Александрии, в Египте, в семье немецкого торговца. Ходил там в немецкую, школу и к тому же еще учился дома. Когда ему исполнилось 12 лет, его послали в евангелическую школу в Бад-Годесберге, [25] где он и принял первое причастие.
25
Пригород Бонна (ФРГ) (прим. ред.).
В 17 лет юноша поступил в торговую школу в Швейцарии, которую окончил в срок и с хорошими отметками, хотя уже тогда был убежден, что не пойдет по стопам отца. Тем не менее еще год он посещал специальную торговую школу при одной экспортной фирме в Гамбурге.
Только в 1914 году, когда разразилась война, подвернулся случай сойти с избранного для него отцом пути. Рудольф Гесс пошел в армию добровольцем и его зачислили в 1-й баварский пехотный полк. Он быстро дослужился до чина обер-лейтенанта и уже в первый год войны был переведен в авиационный корпус, где в нем пробудилась страсть к небу.