В открытом море(изд.1965)-сборник
Шрифт:
— Выровнять! — распорядился Кочнев.
Лодка, мягко стукнувшись, легла на грунт.
— Включить аварийный свет. Всем осмотреться!
Глубиномер показывал пятьдесят шесть метров. Корпус лодки потрескивал от большого давления. От сетевых заграждений она, как видно, успела отойти метров на тридцать. Все же взрывами порой подбрасывало ее нос. Впереди «охотники» старательно простреливали всю толщу воды. «Этак они и сети свои расчехвостят», — подумалось Кочневу. Он был довольно спокоен, если можно назвать спокойствием упорное размышление: как же скорее выбраться из фиорда?
Со всех сторон
Наконец «охотники» наверху угомонились. Наступила тишина.
«Сеть, наверное, пострадала и от бомб, и от наших толчков, — рассуждал про себя Кочнев. — Не попробовать ли прорваться в том же месте, где был зацеп?.. Пойду», — решил он.
Лодка привсплыла и полным ходом двинулась вперед. Капитан-лейтенант стиснул зубы, ожидая толчка. Насторожилась и вся команда. У боцмана, бессменно управлявшего горизонтальными рулями, по скуластому лицу струйками стекал пот...
Вместо толчка что-то звякнуло по борту, заскользило, на секунду задержало ход лодки и, треснув, отпустило ее.
— Прошли! — не произнес, а скорее выдохнул боцман.
Услышав, что «утопленная» лодка ожила, наверху сразу же засуетились «охотники».
— Держать глубину... Лево руля!
— Там минное поле, — предостерег штурман.
— Пусть! Оно минное и для противника, — отозвался капитан-лейтенант. — Зато от бомб избавимся.
На фарватер опять посыпались бомбы, взрывы шли стороной. Подводная лодка осторожно вползла в минное поле и, пройдя метров двести, легла на грунт.
Получив роздых, подводники некоторое время прислушивались к тому, как мечутся на фарватере катера противника, потерявшие их след.
— Что-о, кишка тонка?! — обращаясь к фашистским «охотникам», громко произнес Жамкочьян. — Страшно на минное поле войти?.. Оно же ваше, не бойтесь!
От этой немудреной шутки по отсекам разнесся смех.
Кочнев знал, какую злобу вызвало у противника нападение подводной лодки. Потеряв столь тщательно оберегаемые корабли, фашисты не скоро угомонятся. Они предпримут все возможное, чтобы не выпустить лодку из минного поля. Радоваться еще, конечно, рано. Но капитан-лейтенант одобрительно отнесся к веселому настроению Жамкочьяна. Он любил раскаты дружного смеха, а особенно в такие моменты, когда напряженным нервам необходима была разрядка.
Приказав вновь осмотреть все отсеки, Кочнев снял фуражку, вытер носовым платком влажные от пота лоб, шею и сказал:
— А теперь выпить бы чего-нибудь холодного!
— Есть остывший компот, — доложил по переговорной трубе Чесалин. — Разрешите принести?
— Всем разнесите после осмотра.
От резких сотрясений несколько электрических лампочек лопнуло, а плафоны, прикрывавшие их, разлетелись вдребезги. С места была сдвинута радиоаппаратура. Но больших повреждений матросы и старшины не обнаружили. Течь в носовом отсеке механику удалось остановить. Его больше тревожили наружные разрушения: не просачивается ли на поверхность моря нефть? По жирному пятну противник быстро обнаружит легшую на грунт лодку.
Ужинать уселись в седьмом часу утра. У подводников была такая жажда, что компота, приготовленного ночью, не хватило. Коку пришлось
После ужина было приказано всем отдыхать. Бодрствовать остались только вахтенный офицер, дежурный электрик и гидроакустик.
Гидроакустику Иванову в этом походе доставалось больше всех: он отдыхал урывками, когда ночью всплывали для зарядки аккумуляторов или ходили под перископом. Его подменяли редко, так как Иванов обладал удивительным слухом. Он умел по тончайшим оттенкам звуков на большом расстоянии определить, какого типа корабли приближаются к подводной лодке.
Сейчас гидроакустик знал, что на фарватере из четырех преследователей остались три «охотника». Один из них минут сорок назад ушел в фиорд. Моторы катеров не работали. Притаясь, фашисты, видимо, тоже вслушивались.
«Знают ли они, где мы залегли? — думалось Иванову. — Осмелятся ли напасть на нас на минном поле?..»
Море в это утро было довольно тихим. Однообразный далекий шум прибоя действовал усыпляюще. Лишь едва уловимый скрип железа, трущегося о железо, то и дело настораживал акустика. «Не минреп ли поскрипывает? Мины могут быть поблизости. Правда, они поставлены для надводных кораблей и находятся метров на пятнадцать-двадцать выше... ближе к поверхности воды. Но мало ли что случается...»
Иванов доложил о повторяющихся звуках вахтенному офицеру. Тот, взяв наушники, прислушался и сказал:
— Я думаю, что это не минреп, а наша оторвавшаяся антенна трется о корпус. Не обращайте внимания.
В подводной лодке вскоре настала такая тишина, что слышно было, как в соседних отсеках посапывают спящие. Офицер и электрик, следившие за вентиляцией и расходом кислорода, двигались бесшумно. На ногах у них были мягкие валенки.
Гидроакустику очень хотелось спать. Время от времени он тер себе виски и, не сходя с места, разминался: выгибался, шевелил плечами, разводил в сторону руки...
Но вот он замер и насторожился. Из фиорда донеслись чуть свистящие, ноющие звуки моторов и быстро вращающихся винтов. «Идут катера, — сообразил Иванов. — Сколько их?.. — Он напряг слух. — Один, два, три... Значит, всего в море будет шесть».
Акустик взглянул на циферблат. Шел девятый час. «Мало поспал командир», — с сожалением подумал Иванов и стал вполголоса докладывать офицеру обо всем, что слышит:
— Остановились на фарватере... Видно, совещаются... Заработали моторы четырех... Идут дальше... Повернули влево... Один застопорил ход... другие огибают минное поле. Расстояние двенадцать-четырнадцать кабельтовых... Слышу шум только двух катеров, еще один остановился...
— Все ясно, — сказал офицер, — окружают нас. Надо будить командира. Точнее пеленгуйте их.
Вахтенный ушел в каюту командира и вскоре вернулся с Кочневым. На заспанной щеке капитан-лейтенанта краснела полоска, оставленная жесткой подушкой. Веки опухли. Кочнев залпом выпил кружку подкисленной воды, тряхнул головой и, взяв записи гидроакустика, начал разбирать их:
— Дозор выставлен по всему полукругу. И назад не вернешься. Здесь какая-нибудь ловушка. Видно, придется прорываться на юг, где катера стоят разрозненно. От одиночек уйдем... А что здесь, на фарватере? — спросил он у Иванова.