В ожидании чуда

Диксон Дебора

Кроме холода его глаз, глядящих прямо в ее глаза, невозможно было определить, насколько он разозлился. Его пальцы действовали не грубо и без жестокости. О, нет, его прикосновения были нежными, даже искушающими, томительно задерживались на каждой пуговке. Тыльная сторона его ладони слишком часто касалась ее тела, чтобы назвать это случайностью.

И все это время он пристально смотрел на нее, подталкивал, бросал вызов, чтобы она объяснила наличие пистолета раньше, чем он его обнаружит. Она не сделала этого. Игра окончена, и он победил. Прежде, чем они покончат

с этим, ей придется объяснять более важные вещи, чем наличие оружия. Джессика не собиралась растрачивать силы по такому пустячному поводу.

Их окружала такая тишина, что Джессика слышала, как обтянутые тканью пуговки терлись о тугие петли, пролезая в них. Она не зажмурилась, когда его пальцы добрались до последней пуговки, но все-таки не могла выдержать его взгляда и уставилась в потолок. И сжала зубы, почувствовав, как его рука коснулась обнаженной кожи.

Покончив с застежкой, Салли быстрым взмахом руки распахнул полы блузки. Она представила себе выражение его лица, когда он увидел пистолет, засунутый под резинку бюстгальтера.

Больше всего ее мучила абсолютная уверенность в том, что эти невероятные голубые глаза с большим удовольствием обшаривают ее полуприкрытую лифчиком грудь. Неожиданно Джессика почувствовала, как ее соски стали твердыми, и отнесла это на счет кондиционера, который гнал в офис холодный воздух. По крайней мере, так она это себе объяснила. Другое объяснение ее никак не устраивало.

— Ну-ка, ну-ка… что у нас тут такое? — наконец задумчиво произнес Салли. — Лифчик-западня "чтоб я пропал"?

Шутка Салли не вызвала никакой ответной реакции. Он не ждал немедленного ответа. Да и не хотел его получить, ему необходимо было время на размышление. По правде сказать, во рту у него пересохло в тот момент, когда он опустил взгляд на ее грудь. Лифчик у Джесси был почти прозрачным. — Соски ясно выделялись под ним и вызывающе торчали сквозь кружево. Салли проглотил слюну. Черт возьми, они требовали к себе его внимания, которое ему так хотелось им уделить.

Однако существовала небольшая проблема — пистолет. И обман. И Фил Мунро.

Туман похоти, который мешал ему мыслить трезво и притуплял инстинкты, растаял, когда он посмотрел на маленький серебристый пистолет, уютно устроившийся в ложбинке между ее грудей. Специальная петля, очевидно, удерживала на месте ствол и предохранитель. Только край рукоятки выглядывал из середины лифчика.

Нельзя было сказать, что ее грудь бурно вздымалась, но дыхание явно участилось. От каждого вдоха и выдоха грудь подымалась и опускалась в странном ритме, который не имел ничего общего с размеренным дыханием. Справедливости ради он признал ее попытку воспроизвести глубокое и ровное дыхание. Самое главное, что эти ее усилия только увеличивали в объеме грудь, которая в этом не нуждалась.

Салли молчал, не отводя глаз от этого великолепного зрелища.

Это молчаливое разглядывание начало действовать Джессике на нервы. Пауза явно затянулась. Она заставила себя опустить глаза и резко спросила:

— В чем дело? Никогда раньше не видел пистолета?

— Леди, — ответил

он, переводя взгляд на пистолет, — это не оружие. Это детская игрушка для стрельбы горохом.

— Да, только горошины разрывные.

Салли поднял брови, но не глаза.

— Я потрясен… но не этим игрушечным пистолетом.

Джессика с ужасом почувствовала, как лицо заливается краской, и молила Бога, чтобы эта краска не проступила на груди. Еще хуже было то, что она не имела ни малейшего желания отстраняться. Он словно бы околдовал ее, взял в плен, подчинил себе, и эта власть мужчины над ней вдруг показалась ей притягательной.

Но она привыкла всегда контролировать себя полностью, и это состояние покорности ее беспокоило. Это почему-то было больше похоже на насилие, чем обыск, чем раздевание. Но будь она проклята, если даст ему понять, что он может распоряжаться ею. Всю жизнь Джессика потратила на приобретение уверенности в том, что никто не подойдет к ней настолько близко, чтобы проскользнуть за линию ее обороны. Хотеть луну с неба опасно. Слабость — это уязвимость. Она не может себе позволить ни того, ни другого.

С Салли она допустила ошибку и собиралась ее исправить.

Заставив себя оставаться податливой в тисках его хватки, она подпустила холода в глаза и сказала ледяным тоном:

— Очень рада, только произвести на тебя впечатление вовсе не является целью всей моей жизни. Почему бы тебе не взять пистолет и не отпустить меня? Пока ты пускаешь слюни и испытываешь потрясение, я от холода могу простудиться.

— Дорогая, с такой внешностью ты могла бы заарканить даже далласских ковбоев. — Он улыбнулся и достал из-за лифчика пистолет, по-прежнему не отпуская ее рук. И, опуская его в задний карман, прибавил: — По-моему, ты выглядишь достаточно закаленной, чтобы не подхватить простуду, пока я поищу остальное оружие.

Она прикусила язык и отказалась проглотить наживку. Для него это была игра. Свободной рукой он стал похлопывать по ее телу снизу доверху. Собственно, это не было похлопыванием; он гладил ее медленными, тягучими, как патока, движениями. Джессика задрожала от усилия сдержать свой гнев. Обыск был нарочитым, неспешным и имел целью вывести ее яз равновесия. Этот человек точно знал, как ее достать.

Угрозы, крик, грубое обращение… ничто подобное ее бы не смутило, и он это знал. Он именно хотел вывести ее из себя. Хотел добиться правды, неважно, каким способом. Этот человек был ищейкой и унюхал ложь раньше, чем она успела ее произнести. Теперь, когда его подозрения получили конкретное подтверждение, он ее не отпустит.

Все хорошие копы такие. Отчасти ищейки, отчасти церберы.

Джессика пришла к выводу, что Салли больше первое, чем второе.

Когда Салли убедился, что больше оружия нет, он отпустил ее.

— А теперь не хочешь мне сказать, кто ты такая и почему носишь эту игрушку? И не говори, что ради самообороны. Мне уже надоело слушать ложь. Или хочешь подождать, пока я посмотрю твои данные в компьютере? — Он похлопал себя по карману. — У тебя ведь есть на него лицензия, правда?