В парализованном свете. 1979—1984

Русов Александр Евгеньевич

Вообще с тех пор как Центр Управления утратил прежнее влияние на природу вещей и ход событий, решения его руководства нередко страдали аморфностью и попустительством, а рядовые сотрудники особенно болезненно переживали всякую свою неудачу. Когда-то просто невозможно было представить, чтобы обыкновенные лекари осмелились выступить против решения Центра, вступить в противоборство с ним. Но вот ему отказалась подчиниться сначала одна городская больница, затем другая. И вдруг дерзнул уже самостоятельно бунтовать медицинский персонал какого-то жалкого, крошечного отделения кризисных состояний!

Центр Управления получал пощечину за пощечиной. Комплекс его неполноценности как головной астральной организации катастрофически

усиливался также вместе с ограничением круга вопросов, которые ему удавалось решать самостоятельно, без привлечения к сотрудничеству контрагентов. По мере роста вооруженности людей знаниями и защищенности Земли от внешнего мира оболочкой выхлопных газов, дымов и всевозможных химических испарений, по мере разработки и внедрения в жизнь многочисленных конституционных прав отдельно взятой личности и общества в целом, а также производства синтетики, внедрения автоматики и кибернетики, люди Земли получали всё большую независимость от Астрала. Астрал, естественно, негодовал. Астрал предупреждал, запугивал и карал. Род же человеческий в ходе своего естественного и противоестественного развития защищался от него с помощью все новых средств. Всюду ставились эксперименты. Люди с глубоким, научно обоснованным недоверием начинали относиться к Тому, на кого еще молились их ближайшие предки. Почти всюду и всем удалось доказать, что ничего другого, кроме материи, не существует. Поэтому самое главное, что требовалось когда-то узнать, было теперь как будто уже узнано. Жить стало гораздо проще, но и намного скучнее. Борьба с мракобесием находилась на завершающем этапе своего победоносного марша. Цена на духовное горючее, несмотря на стремительное уменьшение его запасов на Земле, продолжала падать. Оно стоило уже дешевле, чем высокооктановое автомобильное топливо. Завершалось также засорение каналов Астрал — Земля. Многие каналы давно уже использовались не по назначению — главным образом в качестве мировой свалки мусора, а также черного рынка для контрабандной торговли наркотиками. Продолжалось бурное строительство неврологических и сердечно-сосудистых здравниц. Возрастала забота о человеке, но постоянно требовалось еще большее ее возрастание, поскольку существующие и вновь открываемые отделения кризисных состояний хронически не вмещали всех тех, кто нуждался в стационарном лечении.

Сотрудников Центра Управления систематически лихорадило. Количество необработанной документации росло. Образовывались завалы. Для восстановления былого порядка неоднократно организовывались войны, крестовые и другие коллективные походы, предпринималась так называемая «рубка леса». Щепки при этом, как правило, летели во все стороны. Из альтруистического органа земного благоденствия Центр Управления постепенно превращался в карательный орган очистки Каналов Связи. Но только вряд ли их можно было очистить имеющимися средствами. Многие ангелы ожесточились и пали. Знахари, гадалки и экстрасенсы развили бешеную частную инициативу. Они действовали бесконтрольно и беспринципно, самым бесцеремонным образом подрывая монополию Вольвы. Центральному Управлению не хватало штатных единиц, чтобы заметно ограничить их экспансию. Наиболее эффективно удавалось действовать только в отдельных случаях — через пациентов или кандидатов в пациенты психиатрических клиник и отделений кризисных состояний.

Центр делал все от него зависящее и даже больше того. Вопросами ликвидации и реабилитации кроме агента Фана Александра Григорьевича занималось еще двенадцать агентов. Вопросами войны, мира и внешней политики — триста семнадцать других. Остальные тысяча шестьсот пятьдесят четыре агента координировали их действия.

Месячник смотра-конкурса был не за горами. К нему активно готовились. В Бразилии организовали прочистку большого вулкана. Пепел поднялся на высоту двадцати километров, и в Европе началось резкое потепление. Уже в начале апреля сошел весь

снег. В Москву пришла долгожданная весна.

46

Антон Николаевич трижды звонит в дверь: такая имеется с сыном договоренность. У Антона Николаевича нет теперь своего ключа. Ключ отобран, экспроприирован, сдан коменданту его бывшей квартиры — его бывшей жене. Открывает Клоник, склоняется к отцу, чмокает в щеку.

— Па, ты голоден?

Такая вот первая реакция: накормить голодного, исхудавшего, превратившегося в живой скелет бездомного пса. Остались только нос, очки да торчащие скулы.

— Спасибо, сын. Ну что там у тебя? Какие сложности?

Антон Николаевич по старой привычке снимает пиджак, вешает на спинку стула. Жарко. Душно. Слишком уж сильно топят. Он расстегивает верхнюю пуговицу рубашки, ослабляет узел галстука. Обостренно чувствует запахи дома. И свой собственный, этому дому уже чужой. Краски пожухли. Ковер выцвел. Лак на мебели потускнел. Мысленно он представлял обстановку более яркой. Что ж, забыл. Отвык.

Клоник раскладывает на столе учебники, по которым они должны заниматься. Антон Николаевич собирается спросить: «Как поживаешь, сын? Как мама? И куда это ты растешь?» Хочет сказать: «Я чертовски соскучился, Клон, Клоненок ты эдакий. Мне плохо. Я тоскую».

Но ком в горле. Антон Николаевич откашливается. Антон Николаевич углубляется в изучение параграфа. Клоник сопит над ухом. Его тело излучает сухой жар — будто включенный электрический рефлектор.

Продолжая вникать в забытое, Антон Николаевич кладет сыну руку на плечо. Чувствует, как напряглись его мышцы, затаилось тело, и вдруг расслабилось, приникло, навалилось всей тяжестью. Лохматая голова уткнулась в бритый отцовский подбородок.

Мутная пелена застит глаза, размывает предметы. Что-то коротко булькает в горле. Антон Николаевич откашливается: поперхнулся.

Они сообща начинают решать пример. Пример или задачу. Острие шариковой ручки стремительным зигзагом бежит по листку черновика. Доктор Кустов дифференцирует. Доктор Кустов интегрирует. За первой производной отыскивает вторую. Пример получается. С ответом сходится. Антон Николаевич доволен. Надо же, все-таки не забыл школьную премудрость. А Клоник скребет в затылке:

— Мы этого не проходили, па.

Антон Николаевич озадачен. Антон Николаевич озабочен. Подпирает ладонью щеку. Подпирает кулаком лоб. Без интегралов он уже не умеет. Без дифференциалов у него не получится. Так уж он привык мыслить. Ему трудно иначе.

Тем не менее приходится перестраиваться. Приходится переходить от сложного к простому. От сложного для сына — к сложному для себя. У них с Клоником, оказывается, совсем разные представления о простом и сложном. Можно даже сказать — прямо противоположные.

И вот они идут друг другу навстречу. Прорубаются сквозь густые заросли. Продвигаются шаг за шагом. Совершается общая работа мысли. Складывается новое для каждого из них мышление. Намечается неожиданное, нестандартное решение.

Они идут все-таки очень медленно, а паровозик быстро бежит по рельсам. Он бежит из пункта А в пункт Б, тогда как другой паровозик с еще большей скоростью бежит в противоположном направлении.

Кустов-старший вышагивает по квартире. Кустов-старший пыхтит как паровоз, который прошел уже половину пути. Еще немного, и Кустов-старший поймет, может, самое для себя главное и трудное: на каком именно расстоянии от пункта А оба паровоза встретятся.

— Сейчас, сейчас… — говорит он сыну. — Только не подсказывай!

Кажется, они поменялись ролями. Кто из них теперь ученик, кто учитель — не вполне ясно. Кто старший, кто младший — и того меньше.

— Вот! — восклицает Антон Николаевич и, совершенно забывшись в восторге преодоленного им наконец внутреннего препятствия, бросается на диван.