В плену королевских пристрастий
Шрифт:
— Если Вы соблаговолите святой отец, я с радостью. Каюсь, действительно каюсь во всем… И до этого совесть меня ела, что несправедливо я с ней обошелся, а теперь как узнал на кого я серчать посмел, да несколько раз чуть руку не поднял, даже и сказать не знаю, как каюсь, святой отец… а уж если вспомнить, что ей вообще вынести из-за меня пришлось, то и подумать о том страшно, как я виноват перед ней, — он встал из-за стола и, подойдя к игумену, опустился перед ним на колени.
Увидев, что муж собирается исповедоваться, Римма поспешно
Через некоторое время муж с игуменом вышли. Грегор проводил гостя до ворот, после чего вернулся в дом.
— Вот всегда знала, что Климентина стервозная баба, но чтобы так… Как же ты ей позволил с Алиной-то так обойтись? — укоризненно взглянув на него, расстроено проговорила Римма.
— То, что я чуть не изменил тебе с ней, стало быть, тебя не заботит, — мрачно хмыкнул Грегор.
— Ну не изменил же… — Римма качнула головой, — а девочку она ни за что обидела, да еще и оскорбляла.
— Ты знаешь, что самое интересное, — задумчиво произнес Грегор, — Герцогиню-то нашу похоже ничуть все эти оскорбления не трогали, она будто не слышала ее. И даже когда стукнула ее Климентина, Алина в ее сторону даже не посмотрела, будто нет ее. Лишь на меня смотрела и со мной разговаривала. И ведь не боялась ничего… А я дурак еще злился, что за хозяина она меня не почитает… Вот ведь болван, хотел, чтоб герцогиня меня за хозяина почитала. Счастье еще, что сам руку на нее не поднял, вовек бы себе то не простил.
— Да уж рассказать кому, не поверят. Будущая герцогиня мне, оказывается, помогала и за ребенком приглядывать, и на стол накрывать, — Римма с усмешкой покачала головой, — необыкновенная девочка. И добрая, и справедливая, и бесстрашная, и работы никакой не боится, и сама все делать умеет. Никогда бы не подумала, что наследная герцогиня может быть такой.
— Да уж, — согласно кивнул Грегор, — С отцом ее не сравнить. Про отца ее сама знаешь, какие слухи ходят.
— Да что слухи… Если он родную дочь и к тому же единственную в такой монастырь отдал…
— Перечила ему видать, с нее станется, — усмехнулся Грегор, — Дай-то Бог ей действительно верховным сюзереном нашим стать.
— И чтоб муж ей хороший попался, а то ведь выдадут ее замуж за какого-нибудь самодура и деспота, и о том, что справедлива она и добра никто и не узнает никогда, — печально вздохнула Римма.
— Это конечно, хотя мне кажется, она любого мужа сможет приструнить.
— Все равно, лучше, чтоб хороший был и любил ее, — Римма мечтательно улыбнулась.
— Это завсегда лучше, — Грегор притянул жену к себе и нежно поцеловал.
Римма в ответ крепко прижалась к нему, а потом, склонив голову мужу на плечо, тихо прошептала, — Как ты думаешь, может не говорить никому, про то, что мы узнали о ней, вдруг, если узнают, что жила она у нас, вдруг это как-то повредит ей в будущем… да и у нас неприятности могут
— Давай не будем говорить, — согласился тот, — Пусть все считают, что у нас в доме сиротка из монастыря жила, а потом ушла обратно в монастырь. Главное чтоб настоятель нашел ее, и ничего с ней до того времени не случилось.
— Дай-то Бог, — кивнула Римма, а потом поднялась, — Поду я Николку разбужу, пора уже. А потом может быть, чай попьем?
— Ты иди Николку буди, а я скотину посмотрю, что утром на забой привели, да рабочих проверю, а потом можно и чай.
Грегор с женой пил чай. Он, отпустил уже съевшего кусок пирога и выпившего чай Николку играть во двор, а сам подниматься из-за стола не торопился. В душе его после разговора с игуменом и исповеди царило полное умиротворение, и Грегор получал удовольствие от того, что мог вот так, вдвоем с женой посидеть и расслабиться.
В это время дверь тихонько раскрылась, и в горницу вошел Арни.
— Ой как ты вовремя сынок, — улыбнулась Римма, — умывайся, я тебе чаю налью.
— Я не буду чай, мам, — Арни плотно закрыл за собой дверь подошел к столу и замер напротив отца, держа в руках какой-то довольно большой узелок — я сказать тебе должен, пап.
— Говори, раз должен, — Грегор с удивлением посмотрел на потупившего голову и нерешительно мнущегося перед ним сына.
— Пап, — Арни нерешительно переступил с ноги на ногу, а потом выложил перед отцом на стол узелок, развязал его и придвинул к отцу большую буханку хлеба, пакет соли, пакет крупы, большой кусок сыра и несколько свечей, а затем положил рядом деньги, — вот, пап. Я украл это, а теперь возвращаю.
— Украл? — не веря своим ушам, переспросил сына Грегор, — У кого?
— У тебя.
— Это не наши продукты, сынок, — растерянно проговорила Римма, — Где ты взял все это?
— Продукты я купил в лавке. Я украл у вас деньги и купил все это. А теперь возвращаю и то, что купил, и те деньги что остались, — нервно кусая губы, проговорил тот.
— Это сколько же ты украл и откуда? — удивленно глядя на очень большую сумму денег, поинтересовался Грегор.
— Я взял со стола один золотой из тех, что дал вам монах за Алину.
— Ты посмел украсть деньги самого игумена? А он ведь сказал, что ошибся и еще золотой доложил… А это ты украл… Да как ты посмел? — Грегор поднялся из-за стола, и рванул с себя ремень, — Запорю, мерзавца.
— Папа, я раскаиваюсь в том, очень… — сын сам подошел к нему.
— Нет, — Грегор отбросил ремень, — я не ремнем, я тебя плетью сейчас выпорю и так, чтоб не встал. Римма, — он обернулся к жене, — А ну быстро плеть принесла!
— Грегор, — Римма шагнула к нему и схватила его за руку, — он сам, он сам пришел и во всем признался… он виноват, конечно, очень виноват, но он ведь сам пришел и раскаивается в том.