В плену отражения
Шрифт:
«Еще немного, еще чуть-чуть, последний бой — он трудный самый!» — пела я себе. Хотя бой был далеко не последний. Фактически он еще даже и не начинался. Что до следующей строчки песни…
Как-то мы с Люськой заговорили о ностальгии. Она сказала, что скучает, но не по месту, а по времени. Не по настоящему Петербургу, а по Ленинграду нашего раннего детства. Пока был жив дед-генерал, их семья жила более чем прилично. И дело даже не в деньгах. Просто это было спокойствие, стабильность, уверенность в завтрашнем дне. Яркое, счастливое время…
Но в девяностые все полетело под откос. «Бандитский Петербург»
А я… Я, пожалуй, не успела как следует соскучиться. Слишком насыщенными были те полгода, которые я прожила в Лондоне. Свадьба, беременность, новый дом, все новое — не до ностальгии. Кроме того я не стала продавать квартиру. Деньги от ее сдачи в аренду исправно капали на мой счет, и я в любой момент могла купить билет и вернуться. Хоть на время, хоть насовсем — но я, разумеется, надеялась, что причин для возвращения насовсем у меня не будет.
Однако сейчас, когда я — в теле моего дальнего предка, да еще мужчины! — тряслась на телеге по бесконечной унылой средневековой Англии, мне так захотелось домой, что на глаза навернулись слезы. Мысленные, конечно, у меня здесь даже слез своих не было. Я отчетливо увидела свою улицу, свой двор. А еще — крохотный домик бабы Клавы с резным крылечком. Эх, и дома-то этого уже нет, как и самой бабы Клавы… Попаду ли я вообще когда-нибудь в Россию, в Питер?
В Стэмфорде мы оказались, как всегда, внезапно. Вот только что было чистое поле — и вдруг уже улицы. Мартин приказал ехать к вдове Бигль, но комната оказалась занята. Впрочем, она согласилась взять на постой коней и повозку.
— Если вас это устроит, мастер, я могу вам предложить свою комнату, — с сомнением сказал Билл. — Матушке лишняя копейка не помешает, а я поживу до возвращения в Лондон в чулане. Вместе с Джейкобом.
— Ну, если матушка не будет возражать, — рассеянно кивнул Мартин. — Мне все равно. Я тут, думаю, надолго не задержусь. Может, даже обратно в Лондон вместе поедем.
Дом Билла выглядел самым маленьким и бедным на всей улице, но внутри было чисто и даже уютно. Удивительно, но в таком крохотном домике оказалось целых пять комнат: общая, спальня матери, две для дочерей и одна для сына. Правда, в каждой помещался самый минимум мебели, но это было уже неважно.
Вдова Фитцпатрик, довольно моложавая женщина, огненно-рыжая и веснушчатая (все четверо отпрысков пошли в нее), отложила тонкую вышивку, которой зарабатывала на жизнь, и встала — величественно, как знатная дама. Выслушав сына, она милостиво кивнула, давая свое согласие, хотя, надо думать, была изрядно удивлена: хозяин Билла — в ее убогом доме?! Мне понравилось, что она не стала униженно кланяться и изображать бурную радость по поводу дорогого (и к тому же платного!) гостя.
Сестрички-лисички вышли обнять брата и поздороваться с гостем,
Мартин поднялся в темноватую и холодную комнату под самой крышей, сел на жесткую постель. Джейкоб принес немудреный ужин из дорожных припасов. Поев без аппетита, Мартин достал из сумы письмо отца. Перечитал его еще раз, аккуратно оторвал нижнюю чистую часть листа, а остальное, спустившись вниз, бросил в пылающий очаг.
— Добудь мне перо и чернил, — приказал он слуге. — Где хочешь. Сейчас же.
Джейкоб брызнул на поиски и через десять минут вернулся с плохо очиненным пером и пузырьком чернил.
— Взял у лавочника в долг, — пояснил он. — Надо будет вернуть. И пришлось пообещать, что завтра у него куплю какой-нибудь провизии.
Мартин повелительно махнул рукой, отпуская его, и присел за стол, положив перед собой клочок бумаги. На этот раз он думал недолго.
«Возлюбленная Маргарет! — царапал он своим кошмарным почерком. — Отец не возражает против расторжения моей помолвки. Но есть одно печальное обстоятельство, которое может все сильно осложнить. Прежде чем говорить с твоим отцом, я должен увидеть тебя. Передай через моего слугу, где мы можем встретиться. Любящий тебя М.»
Сложив письмо вчетверо, Мартин положил его в суму и сказал Джейкобу, что идет в таверну.
— Мой господин, вы еще нездоровы, — всполошился слуга.
— Тут два шага идти, — возразил Мартин, укутался в плащ поплотнее и вышел за дверь.
Китти бурно ему обрадовалась, но он осадил ее:
— Я болен! Не сейчас.
Она надула было губы, но мелкая монета вернула ей бодрое настроение.
— Ну так посиди, а я пойду поработаю, — она фамильярно дернула Мартина за ухо и отошла, высматривая среди гуляк потенциального клиента.
Он потребовал эля, сделал глоток и вдруг резко обернулся, словно почувствовал чей-то взгляд.
За столом в дальнем углу сидел Роберт Стоун. Компанию ему составлял разбойничьего вида одноглазый ремесленник в рваной рубахе.
Ну и рожа, подумала я. Шевельнулось недоброе предчувствие. Мартину, похоже, эта встреча тоже удовольствия не доставила. Он огляделся по сторонам — то ли высматривая пути отступления, то ли прикидывая, кто может стать в драке союзником, а кто противником.
Наклонившись к своему собутыльнику, Стоун зашептал что-то, косясь на Мартина. Одноглазый глумливо захохотал и сплюнул сквозь зубы.
Интересно, что Стоун делает в городе. Слуг и в деревню-то отпускали нечасто, а уж в Стэмфорд и подавно. Разве что по какому-то поручению. Но какое может быть поручение у помощника повара? И уж точно он не сидел бы поздно вечером в таверне. Значит, отпросился по какой-то личной надобности. Вот ведь принесла нелегкая!
Прошло, наверно, не меньше часа. Мартин все так же угрюмо сидел над своей кружкой. Наконец Стоун с одноглазым встали и вышли. Народу в зале оставалось все меньше. Китти помахала Мартину от входной двери: кто-то забрал ее с собой на всю ночь. Я надеялась, что Билл и Джейкоб забеспокоятся и пойдут искать хозяина, но он не стал дожидаться.