В плену отражения
Шрифт:
— Ну, как сказать, — пожал плечами Питер. — Кто, к примеру, будет дворецким после вас? Жениться, похоже, вы не собираетесь.
Джонсон долго молчал, разглядывая свои ботинки.
— Я был помолвлен, милорд, — сказал он наконец. — Я ее не виню. Она просто трезво оценила свои силы и возможности. С другой стороны, назло ей я выбрался из инвалидного кресла. С тех пор… Все было несерьезно. Пожалуй, только одна женщина заинтересовала меня настолько, что я мог бы задуматься о семейной жизни. Но ее увели у меня из-под носа. Хотя, возможно, к лучшему. Вряд ли бы она заинтересовалась
Приблизительно догадываясь о том, кто эта таинственная женщина, Питер счел за благо промолчать. Против неотразимого мистера К. у Джонсона действительно не было никаких шансов.
— Так что, милорд, наверно, мне придется усыновить уже готового взрослого дворецкого. Скачаю из интернета.
Питер лег на диван, подоткнув под голову принесенную Джонсоном подушку и укрывшись пледом. Дворецкий погасил свет и вышел, тихо прикрыв дверь.
Питеру показалось, что он только успел закрыть глаза, но часы показывали половину четвертого, когда его разбудил телефонный звонок. Неловко взмахнув рукой, Питер смахнул телефон на пол под диван, с трудом вытащил, хрипло каркнул: «алло».
— Лорд Скайворт, мы нашли вашу жену и сына, — устало и — как показалось Питеру — убито сказала Локер.
— Что?.. — задохнулся он.
— Все в порядке… с ними, — успокоила детектив. — Сейчас их везут домой, скоро будут.
— С ними? — тупо переспросил Питер, от облегчения даже не в силах радоваться.
— Ваша бывшая… Ее не удалось задержать. Ударила полицейского в лицо бутылкой и сбежала. Надеюсь, ее скоро найдут.
Питер нажал кнопку отбоя, даже не попрощавшись. Хлоя — просто дьявол. Но это все потом, потом. Главное — Люси и Джин живы и не пострадали. И скоро будут дома.
Он вышел в холл, сел на диван и… уснул — словно куда-то провалился. Шум подъехавшей машины, шаги Джонсона, скрип открываемой дверь, лай Фокси — все это было словно в параллельном мире. И только щекотный поцелуй Люси смог вырвать Питера из вязкого и тяжелого, как мазут, сна.
[1] Первые две буквы номера в Великобритании — коды региона и регистрационного офиса (area code). Ни один из регионов не обозначается буквой J.
[2] Lieutenant (англ.) — соответствует российскому старшему лейтенанту
25. Из последних сил
Глупо-то как, подумала я. Ты, Тони, прямо накаркал. Хотя как можно накаркать то, что уже давным-давно случилось?
Боль была хоть и послабее родовых мук, но тоже ничего так. Хотелось орать в голос, но я понимала, что это лишние усилия, и только выла про себя. Мартин отключился сразу — ему было проще. Жадные руки обшарили одежду, сорвали с пояса суму, с шеи перстень на цепочке.
Так вот где, как говорила баба Клава, собака порылась! Денег в суме почти не было, но зато там лежало письмо к Маргарет. Видимо, то самое, о котором ей говорил Роджер. Роберт оставил письмо себе или отдал матери, а когда о беременности Маргарет стало известно, кто-то из них передал его либо Роджеру, либо Хьюго. В письме как раз упоминалось о помолвке Мартина. Что до пьяной драки — с большой-пребольшой
Словно услышав мои мысли, Роберт спросил:
— Ты уверен, что он мертв?
— Вроде, не дышит, — ответил хриплый голос, наверняка принадлежавший одноглазому. — А даже если и жив — не страшно. Затащим в проулок. До утра его все равно никто не увидит. Не истечет кровью — так замерзнет.
Я-то знала, что Мартин не умрет. Но сейчас значение имело как раз не это. Через день, самое позднее — через два мне надо было попасть в Скайхилл, чтобы встретиться с Тони и отправиться с ним в Рэтби. И я прекрасно понимала, что если Мартин, еще до конца не оправившийся от воспаления легких, пролежит ночь на холодной сырой земле, да еще с раной в боку, дотащить его до замка я никак не смогу.
Кто-то из двоих подхватил Мартина за ноги, другой за руки. Качнув разок, его забросили в проулок. Удар был сильным, в бок словно кол воткнули. Но, к счастью, он упал в жидкую грязь, а не на булыжники. Я услышала тихий стон и взмолилась: «Молчи! Молчи!»
— Что это? Слышал? — насторожился Стоун.
Несколько томительно долгих мгновений они прислушивались, потом одноглазый сказал:
— Нет, показалось.
Наконец их шаги стихли в отдалении. Мартин снова застонал, уже громче. Похоже, приходил в себя.
«Ну же, миленький, давай!» — уговаривала я его. Помочь ему, пока он был без сознания, я никак не могла.
Не знаю, сколько прошло времени, может пять минут, может, пятнадцать, прежде чем Мартин очнулся и попытался встать. Держась за стену дома, он поднялся на колени, но тут же снова со стоном упал в лужу. Боль была просто адской.
Засунув руку под сбившийся плащ, Мартин ощупал бок. Под рукой была влага — теплая кровь мешалась с холодной жижей. Пробормотав крепкое ругательство, он зажал рану рукой и снова попробовал встать. Кое-как, почти ползком, ему удалось выбраться из проулка, и тут он снова потерял сознание.
На улице, по крайней мере, было посуше, но явно не надолго: набрякшие влагой черные тучи наконец прохудились. Дождь пока еще был слабый, но, похоже, зарядил надолго. Дьявол, ну что за непруха-то, а?
Боль и холод. Холод и боль.
Я вспомнила рассказ Питера. Когда у него случается приступ мигрени и он не успевает принять лекарство, помочь может только сон. Но уснуть удается далеко не сразу, и он приспособился слушать боль, как слушают музыку. У боли есть свой ритм, свой рисунок и оттенки.
Я прислушалась к боли Мартина. Боль бросала то в жар, то в холод. Холод обжигал. В этом действительно был рваный, синкопированный ритм. Боль была джазом. Нет, скорее, регтаймом. Она то стихала, то накатывала новой мощной волной. Она гудела мощным тяжелым басом и свиристела визгливой колоратурой. Боль затягивала и завораживала. Почему никто не додумался переложить боль на ноты?
Мне казалось, что Мартин лежит на сырой земле уже вечность. Быть может, уже рассвело — его глаза были закрыты, и я не могла видеть, что происходит вокруг. Но шаги услышала. Шли двое. Неужели Стоун и одноглазый вернулись?