В плену у любимого: Любовь исцеляет раны, которые не под силу излечить времени
Шрифт:
Тара кивнула и, когда Клинт исчез за дверью, сделала так, как он велел.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Девочка звонко чмокнула Тару в щеку и побежала по сочной зеленой траве к площадке, где были установлены высокие качели. Потом обернулась и стала призывно махать маленькой ручкой. Синие глаза ребенка блестели от радостного возбуждения.
Ах, вот кого она зовет! Мужчину, сидящего подле Тары. Высокий, широкоплечий, темноволосый, он похож на синеглазого бога. От одного
— Папочка, подтолкни меня! — кричит очаровательная малышка, и ее белокурые локоны взлетают вверх, когда она вспрыгивает на качели.
Мужчина встает, улыбается Таре и широкими шагами идет к дочке.
— Твоя воля — закон, солнышко мое! — обращается он к ней.
Как же прекрасно они смотрятся вместе — отец и дитя, оба синеглазые и такие красивые.
Сильные мужские руки раскачивают качели, и девчушка взмывает ввысь, в голубое небо, где парят легкие пушистые облачка.
Чем я заслужила такое счастье? — думает Тара, наблюдая за этой милой картиной.
— А мамочка хочет покачаться? — спрашивает малышка и звонко смеется.
— Я не знаю, — отвечает синеглазый бог и поворачивается к Таре: — Мамочка хочет?
Тара счастливо улыбается.
Это всего лишь сон, и она знает это. Но пусть он длится как можно дольше, потому что в глазах Клинта Эндовера светится любовь — та самая любовь, о которой она мечтала всю сознательную жизнь.
В этом чудесном сне они не расстаются, они вместе, и у них есть прелестная дочь. Они — семья.
Но, как и все сны, этот спешит завершиться.
Тара изо всех сил старается удержать его, запечатлеть в памяти, но картина ясного солнечного дня возле качелей начинает медленно тускнеть. Кристально чистое небо из волшебного мира грез приобретает ярко-розовый оттенок, потом оранжевый, а потом неожиданно алый.
У Тары быстро-быстро бьется пульс.
Муж и дочка из ее сна, взявшись за руки, начинают удаляться от нее, будто они стоят на движущейся ленте эскалатора…
Внезапная паника охватывает Тару. Теперь она судорожно барахтается, пытаясь проснуться, выбраться из липкой паутины сна.
Но у нее совсем не осталось сил.
Она не может позвать на помощь ни мужа, ни дочь. Широко открывает рот, но все тщетно, его забивает какая-то вата, сквозь которую не может прорваться ее крик. Она протягивает к ним слабые руки, но они все удаляются, и теперь их прекрасные лица становятся хмурыми и неприветливыми…
Проснувшись и широко распахнув глаза, Тара резко села в постели. Она огляделась, силясь понять, что происходит, и тут же захлебнулась криком — он перешел в удушливый надсадный кашель.
По комнате плавал густой серый дым.
Да что там дым, в спальне вовсю полыхало пламя. Мозг Тары лихорадочно заработал. Противопожарное устройство почему-то не сработало. Что же делать? Если немедленно не выбраться из
Господи, о чем она думает! Какие сны! Если будет сидеть как истукан, то заснет вечным сном. Тара откинула покрывало и соскользнула на пол. Ни в коем случае нельзя подниматься на ноги, надо ползком покинуть спальню, как можно ниже пригнув голову, постараться добраться до входной двери.
— Господи, помоги! — шептала Тара, пытаясь доползти до лестницы, но путь к выходу из спальни был полностью блокирован огнем.
Тара запаниковала. Где же Клинт? Который сейчас час? Сколько времени прошло с тех пор, как он ушел?
Страшно саднило горло, во рту было сухо и горячо, распухший язык еле ворочался, а кости казались такими хрупкими, что грозили сломаться от любого резкого движения. Хотелось просто лечь плашмя, закрыть глаза и сдаться.
Нет, нельзя! Когда это Тара Робертс сдавалась? Если невозможно выбраться из спальни через дверь, нужно воспользоваться окном. У нее дрожали ноги, она судорожно хваталась вмиг ослабевшими руками за ковер, но упорно ползла прочь от двери к окну. Перед наступлением холодов Тара заперла окно на щеколду, но теперь это был ее последний шанс.
Она смертельно устала.
Ей хочется спать.
Кажется, окно уже рядом.
Сейчас, еще совсем чуточку…
В задымленной комнате было так темно, что Тара ничего не видела. Беспрестанный спазматический кашель рвал ей горло.
Наконец Тара достигла окна. Она приподнялась на коленях и на ощупь схватилась за щеколду, но ей никак не удавалось отжать зажим, удерживавший щеколду в пазах. Руки совсем ослабели, пальцы дрожали, кожа словно горела изнутри.
Сознание постепенно покидало ее.
— Клинт…
Прохрипев имя любимого, Тара рухнула навзничь и провалилась в темноту.
— Значит, отключился прямо в камере. — Выйдя из здания полицейского управления. Клинт хмуро посмотрел на Теда, которого знал с самого детства. — Откуда вообще взялся этот алкаш?
Тед Макей вздохнул и вяло пожал плечами. Вид у него был усталый, вокруг глаз залегли морщины.
— На автобусной остановке, совсем рядом с больницей. Его вид не внушал доверия, да и речи он вел весьма подозрительные.
— Мда… наверное, он действительно неспроста ошивался там, — пробормотал Клинт.
— Мой офицер тоже так подумал.
Когда они подошли к машине, Клинт вытащил ключи и, подкинув на ладони, вставил их в замок.
— Удалось вытянуть из парня что-нибудь путное, пока он был еще в себе?
Снова вздохнув, Тед помотал головой.
— Ничего. Извини, приятель. Он говорил невнятно, да и вообще успел пролепетать только что-то насчет того, что писал письма медсестрам.
— И твой офицер сразу вырубил его? Почему он не допросил его поподробнее?