В погоне за звуком

Морриконе Эннио

– А где живут сейчас твои дети?

Алессандра и Марко – в Риме. Другие двое уже давно проживают в США. Андреа в Лос-Анджелесе, Джованни – в Нью-Йорке, но мы часто общаемся, теперь ведь у всех есть компьютеры. Я разговариваю с ними по скайпу, это очень удобно. Я наблюдаю, как растут мои внуки, хоть и неправильно участвовать в этом процессе вот так, по другую сторону экрана… Но если бы не было всех этих технологий, было бы куда хуже. Так что я смирился с необходимостью ими пользоваться.

– А электронной почтой ты пользуешься?

– Ты что, шутишь? Дети много раз пытались втолковать мне, как ею пользоваться, но мне удобнее говорить по телефону или выслать факс. Чтобы

запомнить свое расписание, я привык пользоваться простым листком бумаги. Каждую неделю я беру чистый лист, делю его на семь столбиков, записываю числа и дни недели и расписываю свои встречи и то, что нужно сделать. У меня весь дом в этих бумажках. Ежедневники всегда меня раздражали, а компьютеры и того больше. Я знаю, что многие композиторы пользуются компьютером. Я тоже пытался, экспериментировал, но все же я не понимаю, как работать на компьютере, когда тебе нужно написать что-то внушительное.

– Почему?

– Да потому, что я не знаю, как можно писать, если не видишь всю страницу целиком. Как тогда держать процесс под контролем? Нельзя увеличить часть, пренебрегая целым.

– Но есть же различные программы и большие мониторы, позволяющие увидеть партитуру целиком.

– И ты ими пользуешься?

– Да, и довольно часто.

– А мне просто необходима бумага. У кого-то потребность в письме может вовсе отсутствовать, для меня же это насущнейшая необходимость. Возможность видеть весь музыкальный материал одним взглядом, просто глядя на лист бумаги, успокаивает и внушает уверенность.

Таинство сотворения

– Пазолини любил говорить, что творчество имеет для него экзистенциальный смысл – оно стало его слабостью, привычкой к самовыражению, от которой он был не в силах отказаться. А почему пишешь ты?

– Писать музыку – моя профессия. Это мое любимое дело, к тому же это единственное, что я умею. Да, пожалуй, это привычка, но мое творчество рождается из внутренних потребностей и приносит много радости. Я люблю звуки, тембры, люблю реализовывать свои задумки, люблю, когда мой интерес и любопытство к какому-то произведению приобретают конкретную форму. Вот и все, больше мне нечего ответить. Не знаю, откуда рождается мое стремление и необходимость писать. Думаю, универсального объяснения попросту не существует. Меня многое вдохновляет… Наверное, это настолько личный, интимный вопрос, что дать на него однозначный ответ невозможно.

– Когда к тебе чаще всего приходят идеи о том, что ты хочешь написать?

– Когда я меньше всего этого жду. К тому же чем больше я работаю, тем больше новых идей у меня рождается. Иногда жена замечает, что я витаю в облаках, и спрашивает: «Эннио, о чем задумался?» «Так, ни о чем», – отвечаю я.

На самом же деле в такие моменты я неслышно напеваю мелодию или что-то обдумываю, какая-то мысль не выходит у меня из головы. Это что-то вроде профессионального заболевания. А когда после рабочего дня, проведенного за письменным столом или в студии, я пытаюсь поужинать и лечь спать, становится только хуже. Неотвязные мысли не дают мне покоя даже в постели. Уж и не знаю, как Мария столько лет меня терпит. Иногда звуки и мысли приходят во сне. Когда у меня получается ухватить их за хвост, то, проснувшись, я сразу же их записываю. Уже много лет я каждый вечер кладу на прикроватную тумбочку две тетради – нотную и неразлинованную, поскольку не всякую музыкальную идею можно записать нотами.

– Творчество требует от тебя осознанного усилия или идеи приходят сами собой?

– Бывает по-разному. Музыка рождается, когда я нахожусь в поиске идеи. Иногда музыкальная идея приходит не сразу, а то и вовсе ничего не получается. Но случается и так, что она возникает сама собой, а мне остается только доработать ее или как-то изменить.

Композитор сочиняет музыку точно так же, как человек пишет записку или письмо. Большого труда стоят саундтреки к фильмам. Даже когда ничего стоящего в голову не приходит, приходится сделать над собой усилие, ведь ты подписал контракт и в установленные сроки нужно представить хорошую, достойную музыку, которая будет сочетаться с творчеством конкретного режиссера.

Что до абсолютной музыки, то тут я дожидаюсь особого наития: меня могут увлечь определенный тембр, сочетание звуков, произвольные вступления оркестра, состав инструментов или возможность использовать хор… Словом, в моем случае толчком может послужить все что угодно, и от моей воли это не зависит. Бывает, что меня вдохновляет конкретный ансамбль или исполнитель, и тогда я сочиняю специально для него.

Когда я пишу абсолютную музыку, то предпочитаю не работать в рамках установленных сроков. Недавно несколько священников-иезуитов предложили мне написать мессу [41] . Я согласился, но сразу предупредил: «Я передам вам партитуру, только когда мне будет ясно, что она действительно закончена». Я отказался оговаривать сроки, ведь музыка живет собственной жизнью, и ее нельзя торопить. О своем произведении я забочусь, как о родном ребенке.

41

Морриконе говорит о произведении «Месса Папы Франциска. К двухсотлетию Societate Restituta. Для двойного хора и оркестра» (2013), впервые исполненном в июне 2015 года.

Случалось, что я впадал в необъяснимое состояние, точно «вынашивал» музыкальную мысль как ребенка. Словно что-то толкало меня вперед. Это очень загадочное и стимулирующее чувство.

– Случались ли у тебя творческие кризисы?

– Признаюсь, в последнее время мне сложно собраться, но как только я снова начинаю писать, то испытываю от этого процесса только удовольствие. Обычно, когда впереди дедлайн, сочинять легче. Но когда я писал для фильма «Однажды на Диком Западе», я вдруг понял, что не укладываюсь в него: все никак не мог нащупать подходящие темы. Когда об этом стало известно продюсеру Бино Чиконья, тот недолго думая предложил Леоне: «Почему бы не позвать Армандо Тровайоли? Он отлично справится, ведь ты снимаешь необычный вестерн». У меня за спиной они пригласили Армандо, и дело даже дошло до записи. Однако стоило Серджо услышать сами композиции, как он наотрез отказался работать с Тровайоли. Тем временем я, ни о чем не подозревая, преодолел свои затруднения. Только спустя долгое время я узнал об этой истории от Донато Салоне. Когда я прямо спросил у Леоне, правда ли это, он промямлил: «Эннио, но ведь ты никак не мог ничего придумать…»

– Да уж, когда работаешь в кинематографе, зевать нельзя.

(Улыбается.) – Вот именно. В общем, обернулось все не лучшим образом как для Серджо, так и для Армандо, который поступил со мной, мягко скажем, не слишком порядочно. Но такие ситуации происходят сплошь и рядом… С тех пор каждый раз, как меня приглашают заменить другого композитора, я всегда обращаюсь к нему напрямую, чтобы узнать его точку зрения на этот вопрос, даже если мы незнакомы.

– Каков механизм творческого кризиса?

– Как и почему наступает творческий кризис – мне неведомо. Знаю лишь, что периодические спады – неотъемлемая часть любого творческого процесса. В моем возрасте постоянно создавать что-то новое не так-то просто. Иногда я начинаю сомневаться, остался ли еще порох в пороховницах, но потом снова закатываю рукава и возвращаюсь к работе. С творческим кризисом я чаще всего сталкиваюсь, когда пишу абсолютную музыку.

Здесь главное – приняться за работу и найти силы раз за разом начинать сначала. В последние годы я очень мало пишу не по заказу.