В поисках будущего
Шрифт:
Он снова пожал плечами:
– Плевать. Пусть что-нибудь с этого поимеет.
Я поверить не могла. Он спятил. Должен был спятить.
– Ты сам себя слышишь? – с неверием спросила я. – Ты, наверное, самый эмоционально глухой человек, что топтал планету. Тебя ничего не волнует, так?
– Меня волнует квиддич.
Я закатила глаза.
– Ну конечно, как я могла забыть?
– И меня волновала бы ты, – продолжил он, не запинаясь ни на секунду, – если бы ты не была со мной такой сукой.
– Не смей звать меня сукой, – резко сказала я.
– Я не звал тебя сукой. Я сказал, что ты ведешь себя со мной, как сука. Насколько
– Почему ты постоянно пытаешься меня злить или раздражать? – выплюнула я.
– Потому что ты отказываешься признавать то, что перед тобой!
– Да? – я закатила глаза. – И что же это, Джеймс? Говори.
– Ты отказываешься признать это.
– Что «это»?
– Это, – повторил он, проводя рукой между нами.
– Мне больше не шестнадцать, Джеймс, – ответила я. – Я больше не куплюсь на это твое дерьмо. Я больше не стану еще одним номером в твоем долбанном списке. Ты даром тратишь время.
– Значит так?
– Да, так, – я думала, что отлично справилась и как следует за себя постояла. Конечно же, я жутко ошибалась, и спустя секунду Джеймс указал на мою ошибку.
– Значит, это не имеет отношения к тому, что ты выходишь замуж?
Мда. Выхожу замуж. Я забыла (опять) об этой идиотской лжи, что я выдумала. С тех пор как я в Лондоне, я едва вспоминаю о Марке, кроме, конечно, тех случаев, когда глубже и глубже рою себе могилу враньем о сложившейся ситуации.
Я закатила глаза, отчаянно стараясь скрыть свой блеф:
– Конечно это имеет к этому отношение, но я сейчас говорю о тебе.
Джеймс не хочет говорить о себе (наверное, такое случилось впервые в истории мира):
– У тебя не было кольца в квартире, – прямо сказал он. – Я думал, что ты не носишь его только на работе, потому что оно за все цепляется?
Черт. Я быстро подумала:
– Я только вышла из душа, когда ты пришел. Без приглашения, кстати, – не могла не добавить я.
– Твой жених знает, что ты не носишь его кольцо?
– Не твое дело, – резко сказала я, сузив глаза, что, вообще-то, должно было изображать гнев, но, уверена, вышло просто жалко.
И тут он рассмеялся. Он, нахрен, рассмеялся. Мне хотелось выбить из него все дерьмо, но я сдержалась, потому что мне нравится думать, что я выше физического насилия.
– Давай вернемся к тому, на чем мы остановились в Рождество, – у Джеймса совершенно нет чувства такта, так что не знаю, почему я вообще была удивлена его прямотой. Но вместо того, чтобы показать это, я просто скрестила руки на груди и сузила глаза:
– Разве тебя больше не волнует моя добродетель или что-то вроде этого? – с вызовом спросила я.
Но Джеймс лишь пожал плечами:
– Твой жених явно не волнует тебя, почему меня это должно волновать?
И тут я встала и обошла стол, чтобы встать перед ним. Это заставило меня чувствовать, что я контролирую ситуацию, потому что так я была выше него.
– Тебе следует уйти. Если только у тебя нет вопросов о твоем счете, у тебя нет причин здесь находиться.
– Вот так ты всегда, верно? – ухмыльнулся он. – Всегда говоришь мне уйти, хотя в душе просишь меня остаться.
– Я ни о чем тебя не прошу.
И тут все сорвалось.
Он встал, схватил меня и начал зацеловывать до смерти. Это было, как поцелуи на моей кухне, разве что на этот раз в них было больше гнева, отчего все становилось только еще жарче. Я должна была его оттолкнуть и, наверное, дать пощечину или
Так что я поцеловала его в ответ.
И следующее, что я помню, ну, на мне не было рубашки, и я лежала спиной на своем столе, а стопка пергаментов неуклюже свалилась с него на пол. И к счастью, кому-то хватило здравого смысла наложить запирающее заклятье на дверь (хотя я до сих пор и не поняла, кто это был). И на этом все. Пути назад после этого уже не было, да и кому это нужно?
И отсюда началась моя дорога прямо в ад.
Джеймс великолепен в постели. Уверена, это никого не удивляет, учитывая, что тренировки способствуют улучшению, а у него тренировок было больше, чем у кого-либо еще в мире. Я же вроде как полностью противоположна в том, что касается количества тренировок. После школы у меня был короткий период, когда я трахалась с разными парнями, большей частью на одну ночь, но обычно я была пьяна, поэтому не то чтобы я много об этом помню. Когда я встретила Марка, эта часть моей жизни закончилась, и дальше у меня было два с половиной года моногамии. И вот что из этого вышло? Наверное, я не должна так уж порицать Джеймса за то, что он такой потаскун. В конце концов, он, наверное, даже значения слова «моногамия» не знает, но все равно счастливее, чем я.
И так это началось.
Я чувствую себя так, словно мне снова шестнадцать. Потому что, когда мне было шестнадцать, самым веселым в моей жизни было прокрасться тайком и встретиться с Джеймсом в старом шкафу или кладовке. Мы переместились из пыльных кладовок в более подходящие для этого места, но все равно в этом есть что-то запретное. И это все равно, как будто украдкой и тайком, потому что, как он думает, меня во Франции ждет жених, который понятия не имеет, что я в Англии трахаю своего бывшего парня. И я должна признаться, новые места, которые мы нашли, намного лучше, чем те, где мы прятались в Хогвартсе. Например, квартира Джеймса. Она большая и претенциозная, как раз такая, какой я воображала его квартиру. Он то же говорит о моей (не про то, что она большая и претенциозная, – он говорит, что она выглядит как раз, как он ее воображал). Его квартира классная в плане того, как кричит о своей важности. И она просто кристально чистая (спасибо его служанке, которая, как я подозреваю, его ненавидит и, наверное, пытается отравить) и стоит больше, чем я за всю свою жизнь заработаю.
И Джеймсу это нравится.
Это заставляет его чувствовать себя значимой личностью, как он всегда хотел. Как будто теперь его эгоманьячество полностью оправдано. Но это нормально, я думаю. Я так себе и представляла его поведение. Есть это в Джеймсе – он так предсказуем. Это одна из тех вещей, что меня в нем жутко бесит, но это и одна из тех вещей, с которыми мне придется смириться. Он не поменяется. Это очевидно.
– Белое или красное? – сентиментально улыбается он, повернувшись к столу и держа в руках две бутылки. У него в последнее время небольшое пристрастие к маггловскому спиртному, и шкафы его кухни забиты разными винами, джином и шерри. Он еще не избавился от привычки к огденскому, и бутылок огневиски все еще больше, чем всего остального. Но вино, как он, оказывается, узнал, располагает к романтике, так что он пытается воспользоваться этим. Хотя, я уверена, он под романтикой понимает соблазнение и ничего больше.