В поисках будущего

loveadubdub

– Хорошо, – наконец говорит папа. Он смотрит на дядю Гарри и говорит:

– Посмотри, сможешь ли найти Гермиону?

Дядя Гарри приподнимает брови, но лишь кивает и уходит. Он закрывает за собой дверь, и все очень неловко, потому что я не могу перестать всхлипывать, а папа никогда не был экспертом в слезах. Совершенно потерянный, он смотрит на меня несколько секунд. И наконец, когда я все-таки не перестаю плакать, он подходит и обнимает меня.

И тут я окончательно срываюсь.

Я не знаю, почему ты начинаешь плакать еще больше, когда кто-то тебя утешает, но, по моему опыту, даже легкого прикосновения

достаточно, чтобы совершенно разразиться рыданиями. И теперь это случается. Конечно, папа в ужасе, и я чувствую это по тому, как неловко он гладит меня по голове. Я чувствую себя снова пятилетней, но я не могу перестать.

– Все хорошо, – говорит он, и я знаю, что он пытается меня успокоить. Он осторожно ведет меня к маленькому дивану в углу его кабинета. Мы садимся, и я правда удивлена, что он просто сидит и разрешает на нем плакать, очень долго.

Наконец, спустя, наверное, годы, он успокаивающе проводит рукой по моим волосам и спрашивает:

– Ну, и что случилось на этот раз? – очень нежным тоном совсем непохожим на него.

– Это не этот раз, – печально говорю я. – Это по-настоящему.

Он спрашивает, потому что это не в первый раз, когда мы со Скорпиусом ссоримся и расходимся. Но это точно в первый раз, когда я зареванная прихожу в министерство. Потому что это в первый раз по-настоящему.

– Ну, что случилось? – снова спрашивает он.

Я закрываю глаза, вспоминая, и пытаюсь заставить воспоминание исчезнуть, но это не работает. Когда я снова открываю глаза, я вижу, что он выжидающе на меня смотрит.

– Он попросил меня выйти за него… – мямлю я, и даже из-за этих слов мое сердце начинает болеть.

Папа сильно краснеет и выглядит так, будто хочет что-то сломать, скорее всего, белокурого игрока в квиддич с серыми глазами.

– Тебе девятнадцать, – говорит он сквозь тесно сжатые зубы.

– Так я ему и сказала, – выдыхаю я, резко вытирая глаза. – Но…

– Но что?

– Но теперь он меня ненавидит…

И тут все начинается снова. Мой перерыв в плаче прекращается, почти не начавшись, и я снова начинаю рыдать. Я не могу остановиться. И я понятия не имею, как остановиться.

Папа обнимает меня за плечи и притягивает поближе к себе, позволяя еще поплакать.

– Он тебя не ненавидит, – тихо говорит мне он, и слышно, что он испытывает противоречивые чувства.

– Он сказал: «Пошла на хер», – и убежал! – истерично говорю я.

– Он, наверное, просто расстроился, – разумно говорит он. Но он не знает. Его не было там, когда Скорпиус на меня так посмотрел, как будто действительно хочет, чтобы мне было больно. Как будто я действительно сделала больно ему.

– Я не знаю, что делать.

– Он успокоится и вернется. Ты слишком молода, чтобы выходить замуж, – он говорит это как раз тем голосом, какой и полагается отцу. Но я качаю головой, потому что он не понимает.

– Я его люблю, – бормочу я.

Папа совершенно ошеломлен этим. Сказать, что он не самый большой фанат Скорпиуса, будет огромным преуменьшением. Он ему не нравится и никогда не нравился. Он, правда, никогда не давал Скорпиусу и шанса, но это не удивительно. Он выглядит так, будто одновременно хочет подпрыгнуть от радости, что я отвергла предложение, и сказать мне, что все будет хорошо и что Скорпиус меня не ненавидит. Для него это ужасно тяжело, по крайней

мере, мне так кажется.

– Тогда почему ты сказала: «нет»? – наконец спрашивает он, решив попробовать себя в роли Адвоката Дьявола. Ему даже задать этот вопрос больно, но он все равно это делает. Ради меня.

– Потому что мне девятнадцать, – слабо отвечаю я.

– И это все? – он приподнимает брови. – Это так много для тебя значит?

Он хочет заставить меня это сказать. Я не хочу этого говорить, потому что это, наверное, самое ужасное, что я могу представить. Я не хочу признаваться в этом вслух, потому что даже думать не могу об этом, не чувствуя вины. Но папа с выжиданием смотрит на меня, и я знаю, что он видит меня насквозь. Иногда я списываю его со счетов, как совершенно ничего не понимающего, но, наверное, он, в конце концов, не такой и тупой.

Я пожимаю плечами. Я все еще не хочу это говорить.

Но папа качает головой:

– Роуз?

– Я не хочу быть Малфой, – наконец признаюсь я, и эти слова звучат даже еще ужасней, чем я себе представляла. Они смехотворны, жестоки и ужасны, но теперь они сказаны, и я не могу взять их назад. Еще тише и нерешительнее я добавляю:

– Я не хочу, чтобы мои дети были Малфоями.

После того, что я сказала, повисает тишина, и я боюсь посмотреть на своего отца, у которого, как я знаю, одна из двух реакций: или он в совершеннейшем восторге, что я не приношу себя в жертву темной стороне… Или он оскорблен тем, что я настолько же предубежденная, как и семья, которую только что осудила.

Но когда он достаточно долго ничего не говорит, я заставляю себя посмотреть на него, стараясь смахнуть слезы, которые еще затуманивают мне взор.

– Я знаю, какие они, – серьезно говорю я. – Я знаю, что они делали, когда вы с мамой были детьми… И его дед меня ненавидит, – звучит так, будто я оправдываюсь, но это правда. Я продолжаю, едва останавливаясь, чтобы вздохнуть, и мои слова бегут все быстрее и быстрее. – И он написал Скорпиусу письмо, чтобы он держался от меня подальше, и он все продолжал говорить об убийствах магглов, что они это заслужили. И он сказал, что это мамина вина. Он даже пожелал, чтобы кто-нибудь убил ее!

На последнем предложении лицо папы меняется, и он выглядит страшно разозленным.

– Когда он это сказал? – требует он, и я чувствую, что он сразу же забыл о том, что меня бросили.

– Давно. Я видела на Рождество.

Папа выглядит так, будто хочет кого-то убить, поэтому я тут же продолжаю:

– Он меня ненавидит. Он почти не говорил со Скорпиусом все то время, что мы вместе, он почти от него отрекся!

Это словно возвращает его назад, и он долго смотрит на меня, прежде чем покачать головой:

– И какое все это имеет отношение к Скорпиусу?

Я едва верю своим ушам, и, судя по выражению лица моего отца, он сам этому с трудом верит. Уверена, он никогда не думал, что произнесет хоть половину того, что сегодня сказал.

– Они не примут меня, – бормочу я. – Никогда.

– Ты это только поняла?

Я хочу как-нибудь сумничать в ответ, но у меня нет сил.

– Я не хочу быть частью всего этого.

– Роуз, – папа снова гладит меня по волосам и прямо смотрит на меня, – делал ли или говорил ли Скорпиус что-нибудь, что хотя бы намекало на то, что он может думать, как его дед?