В Поисках Роста

Истерли Уильям

Рис — не единственная проблема, с которой сталкивается Тонио. В Минда­нао население делится на мусульман и христиан. Шайки мусульманских и хрис­тианских террористов вот уже несколько сотен лет борются друг с другом в жестокой партизанской войне, ведущейся в окрестностях Тулунгатунга. Хотя в самом Тулунгатунге пока сохраняется мир, Тонио тревожится, что в любой мо­мент спокойствие может быть нарушено.

Религия Тонио — смесь католицизма и языческих верований —утешает его в трудные времена и иногда объясняет, почему они наступают. Когда у Тонио слу­чилась лихорадка, к нему приходила маленькая фея в образе красивой женщины. Пока он был очарован, он впал в состояние, известное как амок. В конце концов

Тонио отправился к старой женщине в деревне, которая связала его и вылечила при помощи отваров и волшебного огня [1].

Жизнь Тонио в Тулунгатунге во многих смыслах представляет собой смесь со­временного и традиционного. Дома на сваях стоят так же, как много сотен лет назад. Но из транзисторов все время несется американизированная поп-музыка. Тонио с энтузиазмом занимается традиционным филиппинским хобби — пету­шиными боями. Однажды у него был петух из Техаса. Он выигрывал бои восемь раз, пока Тонио ставил на него деньги, занятые у отца и дядьев. На девятый раз петуху-чемпиону перерезали горло. Тонио все равно был горд, что петух принес ему почет и славу среди мужской толпы любителей петушиных боев.

Превратности деревенской жизни в конце концов утомили Тонио. «В округе становится все хуже и хуже. Не знаю, что можно сделать, чтобы тут было хоро­шо жить. И о чем там Бог наверху думает?!»

Глава 14

Заключение. Вид из Лахора

Я хочу вернуться в страну, В которой еще не бывал.

Американская народная песня

Вот я и снова в Лахоре, столице пакистанской провинции Пенджаб. Апрель 2000 г. По поручению Всемирного банка я провожу здесь анализ государствен­ных расходов. Более двух третей своего бюджета правительство Пенджаба по­лучает от национального правительства. А у самого правительства Пакистана внешний долг составляет 94 % ВВП, к тому же огромные суммы уходят на ядер­ное вооружение и строительство государственных автомагистралей, простаи­вающих без употребления. Поэтому национальное правительство направляет все непроцентные, невоенные расходы в провинции. Я ничего не знаю о Па­кистане, кроме страшноватой статистики, почерпнутой из отчетов Всемирно­го банка. И чувствую себя как невежда, вынужденный давать советы беспо­мощным.

Жизнь в Лахоре кипит настолько бурно, что становится не по себе. По доро­гам течет непрерывный поток запряженных ослами тележек, велосипедов, на которых едут по двое и по трое, пешеходов, шагающих прямо посреди движе­ния, мотоциклов, везущих от двух до пяти человек (на некоторых еще и ка­кой-нибудь малыш цепляется за руль), автомобилей, тачек, грузовиков, мото­рикшей, такси, тракторов с перегруженными прицепами, автобусов кричащей раскраски, из которых гроздьями свешиваются люди… Все вливаются в общее русло с максимальной скоростью соответствующего транспортного средства. Толпой запружены рынки старого города, где улицы такие узкие, что автомо­биль теряется в людской массе. Все что-то покупают, продают, едят, готовят. Каждая улица и переулок кишит лавками, каждая лавка кишит людьми. Это частная и очень динамичная экономика.

Старый форт Лахора — отражение богатой истории провинции. Лахор по очереди захватывали индусы, моголы, сикхи, британцы и пакистанцы. Я вос­хищаюсь красивой мечетью и трогательной набожностью верующих.

Меня приглашают на свадьбу. Предсвадебная церемония под названием мехнди — словно окно в другой мир. Задний двор дома устелен коврами; по длинной красной ковровой дорожке сначала должен пройти жених, а потом невеста. Вдоль дорожки расставлены свечи и цветы, сверху свисают яркие люс­тры. Жених приветствует гостей — он в длинном белом одеянии с желтым шарфом. Затем входит невеста; ее лицо закрыто тканью, еще одно полотно из ткани держат над ее головой четыре подруги. Они ведут ее к висячим качелям, густо увитым цветами померанца; девушку усаживают, после чего рядом с

ней садится жених. Родители невесты и жениха по очереди кормят новоиспечен­ных невестку и зятя сладостями.

Раздается барабанная дробь. Гости жениха и гости невесты сменяют друг друга в бешеном танце, пытаясь перещеголять друг друга. Я тоже кое-как при­соединяюсь, двигаясь почти механически, как Джон Клиз в фильмах про «Мон­ти Пайтона».

Отключается электричество, и все погружается во тьму, но на случай такой неприятности есть генератор, и вскоре праздник возобновляется. Начинается пир, от пакистанских блюд рябит в глазах. Беседую с гостями; у многих из них, как выясняется, степени PhD и МВА американских университетов, а в Лахоре они зарабатывают деньги. Они элегантны, остроумны, учтивы. Они подтвер­ждают мои впечатления от контактов с пакистанской диаспорой: это красноре­чивые, образованные, интеллигентные люди. Это прекрасная, удивительная культура с огромным потенциалом для творчества и процветания.

Беды Лахора

И все же в Лахоре, Пенджабе и Пакистане так много проблем! Замечатель­ные люди, ужасное правительство. Большая часть населения неграмотна, жи­вет в плохих условиях и плохо питается. Власть переходит от военных дикта­торов к коррумпированным демократам, и все они больше заинтересованы в том, чтобы любой ценой сохранить власть, чем в том, чтобы улучшить усло­вия жизни людей. Правительство не может реализовать простую и дешевую программу по вакцинации от кори — зато при этом создает ядерное оружие. Мощное военное лобби постоянно муссирует вопрос о спорной территории в Кашмире, которую с 1947 г. удерживает злейший враг — Индия. Каждый день в местной газете находишь какой-нибудь заголовок о Кашмире. Но на бедность на собственной неоккупированной территории никто не спешит пойти в на­ступление.

Я нахожусь здесь во главе команды из пятнадцати человек, которая должна изучить государственные услуги, предоставляемые правительством Пенджа­ба. Мне повезло — в моей команде опытные, закаленные в полевых условиях, хорошо информированные, умные сотрудники Всемирного банка. Быстро ста­новится ясно, что коррумпированная, иерархическая, автократическая бюрок­ратия очень плохо справилась с предоставлением услуг населению. У бюрокра­тии мало стимулов для предоставления услуг, но много стимулов для наполне­ния собственных кошельков. Например, за весь период с 1985-го по 1999 г. по антикоррупционным делам были осуждены всего 102 человека за провиннос­ти всех степеней — это довольно странно, учитывая, что в провинции милли­он чиновников, и никто не отрицает, что почти все они коррумпированы.

Несмотря на то, что иностранная помощь десятилетиями поступала в про­винцию, чтобы облегчить участь масс, в Пенджабе социальные показатели одни из худших в мире, даже несмотря на значительные усилия в ходе восьмилетней кампании с донорской поддержкой под названием «Программа социальных реформ». Провинция тратит на здравоохранение только 1,5 доллара в расчете на душу населения. Лишь половине детей были сделаны прививки. Только 27 % беременных женщин получают дородовую помощь. Туберкулез не взят под контроль. В течение последнего квартала 1999 г. половина поликлиник сооб­щала об отсутствии запасов трех и более важнейших лекарств.

Достижения системы начального образования в Пенджабе тоже разочаро­вывают, опять же несмотря на восемь лет интенсивных усилий по улучшению охвата и качества образования в рамках «Программы социальных реформ». Количество потраченных на образование денег с учетом инфляции выросло совсем незначительно с момента запуска программы в 1992 г. Это классичес­кий пример сокращения внутренних расходов по мере увеличения трат, фи­нансируемых посредством иностранной помощи. Уровень грамотности среди взрослых остается в Пенджабе на уровне 40 %, а среди женщин — всего 27 %. При этом определение грамотности, которое используется для подсчетов, бе­зусловно, не дотягивает до уровня, необходимого для современной жизни. Только 41 % учеников из узкой группы избранных, дотянувших до десятого класса, смогли сдать выпускные экзамены в 1999 г.