В Поисках Роста

Истерли Уильям

Хорошие институты

В более общих терминах можно сказать так: институциональные ограниче­ния снижают вероятность того, что противоборствующие классовые или эт­нические группировки смогут беспрепятственно доить общественную корову.

Хорошие институты, подобные описанным в предыдущей главе (по оценкам Международного путеводителя по кредитным рискам), напрямую смягчают по­ляризацию между фракциями. Этнически разнообразные страны с хорошими институтами в меньшей степени подвержены насилию, нищете и перераспреде­лению благ, обычно связанным с этническим разнообразием. Нейтрализовать этнические разногласия помогает и демократическая форма правления; демок­ратические государства с разнообразным этническим составом по экономичес­ким показателям не уступают этнически гомогенным демократиям [33].

Общества с высоким качеством институтов не отличаются высокой преми­ей черного рынка,

низкой степенью финансового развития или образования. И все это независимо от степени этнического разнообразия. В обществах с наи­лучшими институтами нет войн вне зависимости от степени этнического раз­нообразия. Хорошие институты также не допускают крайней формы этничес­кого насилия — геноцида. В странах, занимающих верхнюю треть рейтинга по качеству институтов, геноцидов не было. И наоборот, в странах, находящихся в нижней трети этого рейтинга и одновременно в верхней трети рейтинга эт­нического разнообразия, за последние несколько десятилетий происходили слу­чаи поддерживаемого государством геноцида. Среди примеров — Ангола, Гва­темала, Индонезия, Нигерия, Пакистан, Судан, Уганда и Заир [34].

Институциональные решения не дают нам радикального способа справить­ся с поляризационной политикой, пагубной для роста. Безусловно, общество, поляризованное по классовому или этническому признаку, с меньшей степенью вероятности учредит независимый центральный банк, поставит на должность независимого министра финансов и создаст институты высокого качества. Но по крайней мере мы определили стимулы, которые побуждают государствен­ных чиновников в поляризованных обществах к плохой политике. Это боль­шой шаг вперед по сравнению с обращенными к бедным странам бесконечны­ми проповедями и увещеваниями сменить политику. Нам известны некоторые институциональные рецепты, которые улучшают положение вещей, пусть они и не универсальны. Если законность, демократия, независимые центральные банки, независимые министры финансов и остальные институты высокого ка­чества смогут прижиться, бесконечный цикл плохой политики и слабого роста может прерваться.

Консенсус среднего класса

Лучше всех об этом сказал Аристотель в 306 г. до н.э.: «Очевидно, что луч­шее политическое сообщество формируется из граждан среднего класса и что такие государства будут хорошо управляться, где средний класс велик… Где средний класс велик, будет меньше всего фракций и раскола».

Если суммировать выгодные для роста условия, можно сказать, что они бу­дут максимально благоприятными при отсутствии двух наиболее распростра­ненных форм общественной поляризации — классовый конфликт и этничес­кая напряженность. Давайте назовем ситуацию, при которой значительная часть доходов принадлежит среднему классу и в обществе поддерживается от­носительная этническая гармония, консенсусом среднего класса. Общества с та­ким консенсусом обычно отличаются хорошей политикой, высоким качест­вом институтов и высокими темпами экономического роста. Примерами стран с консенсусом среднего класса и высоким ростом могут служить Корея, Япо­ния и Португалия. Страны, поляризованные по классовому и расовому при­знаку, — это, например, Боливия, Гватемала, Замбия; в каждой из них наблю­даются низкие темпы экономического роста.

Рисунок 13.1 иллюстрирует общую тенденцию: страны с большой долей среднего класса и низкой этнической гетерогенностью (измеренной по языку) богаты; страны с тонкой прослойкой среднего класса и высокой этнической ге­терогенностью — бедны.

Когда мы изучаем данные по странам, выясняется, что в обществах с кон­сенсусом среднего класса более вероятны широкое распространение образова­ния, высокий уровень иммунизации, низкая детская смертность, более пол­ный охват населения телефонной связью, более доступная медицина, лучшая макроэкономическая политика, более высокий уровень демократии и более ста­бильные правительства. Все эти условия создают предпосылки для экономи­ческого роста и развития. Подобно тому, как консенсус среднего класса объяс­няет разницу между развитием Северной Америки и Южной, он помогает объ­яснить успехи и неудачи развития по всему миру.

Крах производства в Восточной Европе и бывшем Советском Союзе специ­алисты связывают с тем, что прежний средний класс оказался разрушен, а но­вый не успел сформироваться. Миланович описывает «опустошение» старого среднего класса в госсекторе. Кроме того, наличие в этих новых государствах многочисленных этнических меньшинств затрудняет формирование консен­суса для роста.

Мы можем предположить, что отсутствие консенсуса среднего класса приве­ло

к краху таких обществ, как Древний Рим, династия Минь в Китае (1368-1644) и империя Моголов в Индии (1526-1707), — несмотря на многообещающие начинания, индустриализация там не произошла. Римляне были способны на впечатляющие инженерные проекты — например, дорожную сеть, — но все это делалось ради элиты и военных: не забывайте, что треть римского населе­ния составляли рабы [35]. Династия Минь потратила 200 лет на ремонт Вели­кой китайской стены. Моголы дали нам Тадж-Махал, построенный для эли­ты [36]. Схожим образом государственные ресурсы перенаправляются на воз­ведение монументов для элиты во многих современных государствах, где нет консенсуса среднего класса, — так, покойный президент Кот-д’Ивуара постро­ил самый большой собор в мире в своем родном городе Ямусукро.

Доиндустриальные империи были авторитарными, и вне элиты значитель­ного накопления человеческого капитала не происходило — нередко элита и эт­нически сильно отличалась от большинства. Есть распространенное заблужде­ние, что доиндустриальные общества были более эгалитарными, чем индустри­ализующиеся (эта идея легла в основу знаменитой «гипотезы кривой» Кузнеца, согласно которой неравенство по мере индустриализации сначала усиливает­ся, а затем ослабляется). Исследования доиндустриальных империй показыва­ют, что все обстоит наоборот: неравенство по мере индустриализации стабиль­но снижается [37]. В более общих терминах, как отметил Маркс, промышлен­ная революция началась, когда социальные революции уничтожили рабство, феодализм и жесткую классовую систему, впервые в истории создав средний класс буржуазии. Регионы, в которых рабство или феодализм держались доль­ше, индустриализовывались медленнее. В некоторых отсталых регионах раз­вивающегося мира — таких, как Чиапас в Мексике, в некоторых сельских ра­йонах Пакистана и индийском штате Бихар — феодализм в одной из своих форм жив до сих пор.

Заключение

Я иду со своим другом Мэнни по Египетскому музею в Каире. Нас поражает изысканный золотой саркофаг фараона Тутанхамона, которому три тысячи лет. Точно так же я раньше был поражен поездкой к пирамидам, возведенным по­чти пять тысячелетий назад. Мы здесь на конференции, куда съехались иссле­дователи из развивающихся стран, чтобы обсудить богатство и бедность наро­дов. Сам Каир задает нам важный вопрос: почему спустя четыре тысячелетия после возведения пирамид Египет все еще так беден? Почему промышленная революция не произошла при фараонах? Быстрый черновой анализ показыва­ет, что ответ кроется в распределении дохода. У фараонов было все, а у угне­тенных масс — ничего. Богатые элиты могут неплохо справиться с увековече­нием собственной памяти при помощи труда масс. Как это характерно для всех олигархических обществ, богатая элита Египта решила держать массы в бед­ности и невежестве. Поэтому процветание для избранных продолжалось тыся­челетия, в то время как процветание для многих и в сегодняшнем Каире остает­ся лишь мечтой.

Интермеццо. Насилие сквозь века

Тридцативосъмилетний Тонио живет в деревне Тулунгатунг, Минданао, на Филиппинах. Деревня стоит на берегу, свайные дома украшены бугенвиллией. Здесь нет ни электричества, ни мощеных дорог, и в сезон дождей все вокруг уто­пает в грязи. Раньше холмы были сплошь покрыты зарослями красного дерева, но вырубка и подсечно-огневое земледелие оставили много проплешин. Тонио выра­щивает рис на двух с половиной акрах, арендуемых у учителя-горожанина. Его жена Мария-Елена преподает в местной школе. Почти весь урожай риса уходит на то, чтобы расплатиться с землевладельцем и накормить троих маленьких детей.

Сбор риса у Тонио не только мал, но еще и сильно колеблется в разные годы. Первый его урожай состоял из нового «чудо-риса», и Тонио собрал со своей делянки шесть тонн. Но новый рис был более чувствителен к насекомым-вредителям, а Тонио не мог себе позволить необходимые пестициды. В последующие годы черви, листовые тли и кузнечики сократили урожай до трех с половиной тонн. Потом новая государственная программа предоставила возможность брать кредит на покупку семян, инсектицидов и удобрений. Тонио взял заем на 172 доллара и ку­пил новые «чудо-семена», инсектициды и удобрение. Он снова собрал шесть тонн и к тому же получил выгоду от 50-процентного повышения цен на рис. Тогда он смог погасить кредит, купить механическую молотилку и трех свиней, и же­ниться на Марии-Елене. Но процветание его снова оказалось недолгим. Быстрее, чем цены на рис, росла цена на удобрения и инсектициды, и Тонио пришлось со­кратить их использование. Его урожай опять упал до трех с половиной тонн.