В поисках синего

Лоури Лоис

Она забрала копье из рук Мэтта и осторожно передала его резчику.

– А я уже! – сказал Мэтт, гордо улыбаясь. – Глянь, у меня уже и шерсть мужская есть!

Мальчик поднял руки над головой. Кира увидела, что его подмышки покрыты какой-то растительностью.

– Что это? – поинтересовалась она.

Затем сморщила нос.

– Воняет ужасно!

Она потрогала его подмышки и рассмеялась:

– Мэтт, это же болотная трава! Это ужасно. Зачем ты ее на себя наклеил?

Трава была наклеена еще и на грудь.

Томас

отнес копье мужчинам, а потом с укором посмотрел на Мэтта, вырывавшегося из рук Киры.

– Ты настоящий звереныш! Как считаешь, Кира, не пора ли показать ему, что такое ванна? Давай-ка его почистим и смоем его второй слог?

При слове «смоем» Мэтт стал извиваться сильнее.

Но теперь его держал еще и Томас. В конце концов мальчик дал Томасу посадить себя на плечи и понести над толпой.

Теперь, когда копье исчезло, компания юных поклонников Мэтта бросилась врассыпную. Кира услышала, как Мэтт, возвышающийся над толпой, закричал: «Эй, это я, парень-зверь!» Но никто не обратил на него внимания. Под ногами она заметила Прута и подняла его, чтобы на него не наступили. Прижав собаку локтем свободной руки, Кира оперлась на посох и поспешила за Томасом; они направились в обход толпы обратно в тихие коридоры Здания.

Кира с улыбкой слушала вопли и вой, которые раздавались, пока Томас безжалостно скреб Мэтта и Прута в своей ванне.

– Не трожь! – вопил Мэтт, пока Томас лил воду на его космы. – Ты меня утопишь!

Наконец, они поели вместе с Мэттом, чистым, розоволицым и смирившимся со своей чистотой. Он был завернут в простыню, а голова обмотана полотенцем. Прут резко отряхнулся, а затем устроился на полу и принялся грызть объедки, которые ему кидали.

Мэтт подозрительно понюхал свою руку и скорчил гримасу.

– Это мыло, или как его, жуть какое ужасное, – сказал он. – Но еда хорошая, – добавил он и положил себе добавки.

После ужина Кира расчесала Мэтту волосы, несмотря на его протесты. Затем она протянула ему зеркало. Она узнала, что такое зеркало, только недавно; оказалось, что отражение в нем отличается от того, что видела Кира, когда глядела на себя в воде. Мэтт с интересом разглядывал себя, морща нос и поднимая брови. Потом оскалился и зарычал на свое отражение, чем удивил Прута, задремавшего под столом.

– Вот какой я свирепый, – самодовольно заявил Мэтт. – Хотели меня утопить, но я-то смог за себя постоять.

Наконец, он оделся в свою поношенную одежду и оглядел себя. Затем неожиданно схватил кожаный шнурок, висевший на шее у Киры.

– Дай, – сказал он.

Кира отпрянула в испуге.

– Не надо, Мэтт. – И она аккуратно вынула шнурок из рук Мэтта. – Не хватай. Если тебе что-то нужно, надо просить.

– Как это? «Дай» – разве не просьба? – удивленно спросил он.

– Нет, это не просьба. Придется поучить тебя хорошим манерам. В любом

случае я не дам тебе подвеску, – добавила Кира. – Я же говорила, это особая вещь.

– Подарок, – сказал Мэтт.

– Да, подарок отца моей матери.

– Чтобы она любила его сильнее.

Кира засмеялась.

– Она и так его сильно любила.

– Хочу подарок. Подарков-то мне никто не давал.

Томас и Кира со смехом дали ему гладкий кусок мыла, который Мэтт важно положил в карман. Затем они выпустили его на улицу. К тому времени мужчин и копий там уже не было. Они смотрели из окна, как мальчик с собакой пересекают опустевшую площадь и исчезают в темноте.

Оставшись с Томасом вдвоем, Кира попыталась объяснить, как лоскуток ткани предупредил ее об опасности.

– У меня в ладони возникает особое ощущение, – проговорила она неуверенно. – Смотри.

Она достала лоскуток из кармана и поднесла его к свету. Но теперь он был спокойным. Она чувствовала, что от него исходит тишина, не имеющая ничего общего с дневной напряженностью. Но от того, что он превратился в обычный кусочек ткани, она испытала разочарование; ей так хотелось, чтобы Томас ее понял.

Она вздохнула.

– Мне очень жаль, – проговорила она. – Он выглядит безжизненным, я понимаю. Но иногда…

Томас кивнул.

– Возможно, это можешь почувствовать только ты, – сказал он. – Давай я покажу тебе свой кусочек дерева.

Он подошел к полке над верстаком, где держал инструменты, и снял с нее дощечку из светлой сосны, такую маленькую, что она полностью помещалась в его ладони. Она была замысловато украшена резьбой, сложными извилистыми линиями, которые покрывали всю ее поверхность.

– И ты это вырезал, когда был совсем маленький? – спросила Кира удивленно. Она никогда не видела ничего подобного. Шкатулки и орнаменты у него на столе сами по себе были красивыми, но по сравнению с этим кусочком дерева казались намного более простыми.

Томас покачал головой.

– Я только начал вырезать, – объяснил он. – Я только учился пользоваться инструментами. На этой деревяшке, которую кто-то выбросил, я их пробовал. И тут…

Он задумался. Он пристально смотрел на кусочек дерева, словно пытался разгадать его загадку.

– Он стал вырезать себя сам? – спросила Кира.

– Да. Так казалось, во всяком случае.

– У меня с лоскутком было то же самое.

– Поэтому я и понимаю, как он разговаривает с тобой. Дерево тоже говорит со мной. Я чувствую это руками. Иногда оно…

– Предупреждает тебя об опасности? – Кира вспомнила, как лоскуток напрягся и задрожал, когда она увидела Мэтта с копьем.

Томас кивнул.

– И успокаивает, – добавил он. – Когда я пришел сюда, совсем маленький, мне было очень одиноко и страшно. Но я брал его в руку – и успокаивался.