В поисках желтого попугая
Шрифт:
Четвертухин посмотрел расписание фильмов, пару трейлеров и стал звонить сыну, предвкушая поход в кинотеатр. Сын на звонок не отвечал. Лёха недовольно накручивал круги по комнате. Наконец, на третий звонок, в телефоне раздался не сильно радостный голос.
– Привет.
– Привет, сына! – недовольно сказал Четвертухин, – Чего телефон то не берёшь? Я звоню, звоню…
– Сначала мылся, потом – завтракал, а телефон на беззвучке, – объяснил Лёхе отпрыск.
– Ну, ладно. На какой фильм хочешь сходить? – поинтересовался Четвертухин.
– Ну… сегодня не получится –
Огромная туча сразу заволокла небо над Лёхой.
– Что, даже полчасика нет? – прося, произнёс Четрертухин, – Я бы хоть накормил тебя…
– Не, пап, никак не выходит. Давай в следующие выходные?
– Ну, давай… – кисло согласился Лёха.
– Ага, пока! – попрощался сын.
– Пока…
Лёха посмотрел на часы, небо его настроения заволокло серой пеленой осенних туч полностью – уже был первый час дня. Воскресение быстро уменьшалось в размерах.
Хорошее настроение улетучивалось с каждым прожитым часом. На столе неподъемной каменной надгробной плитой лежал список запланированных на выходные дел. «Вот она – моя эпитафия! – мрачно подумал Лёха, – Она похожа на краткое описание моей жизни: выбросить мусор, сложить носки, разобрать вещи, постирать, погладить рубашку, приготовить поесть, вымыть пол». Мысли становились всё мрачнее, среди них появились и про работу. Не думать в выходные про работу, свои там косяки и недоделки – такую установку Лёха дал себе уже давно. Однако не думать про неё в пятницу вечером получалось гораздо лучше, чем в воскресенье во второй половине дня. Ещё не думать про работу получалось лучше за рюмкой. Лёха оделся и, с мрачной решимостью, пошёл за пойлом.
Вернувшись с водкой, Четвертухин начал бухать. От энергии его распада, сначала, включился свет на кухне. А может, Лёха сам включил его, так как за окном темнело. Затем, в ушах Четвертухина поплыл малиновый звон и Чеширский кот стал растягивать свою улыбку. Лёха понимал, что эйфория временна и что за неё придётся расплачиваться. Кетчуп окрашивал густой кровью кусок рыхлой котлеты. Котлета, распадаясь, как «Союз нерушимый», и, точно так же, окрашиваясь в красный цвет, окончательно пропадала в темноте Лёхиного ненасытного чрева. Лёха чувствовал себя толстым матовым стеклом – звуки и краски, попадая в него, растворялись и исчезали.
«Мне необходимо женское общество, – пьяно думал Лёха, – Им станет Кровавая Мэри!» Он налил по ножу томатного сока в водку, чокнулся с тарелкой и выпил.
Малиновый звон становился всё тише. За окном темнело, из сгущающейся темноты выплывали персонажи Иеронима Босха. «Вот она – расплата, и это только начало!» – содрогаясь, сказал про себя Лёха. Ему захотелось заскулить от страха и тоски, а лучше завыть. Он так и сделал – встал на четвереньки и завыл по-волчьи на луну, спрятавшуюся где-то там, за осенними тучами. Четвертухин не думал ни про соседей, ни про поздний час, ни про то, что соседи эти могут вызвать полицию. Он всё выл и выл. Вдруг, он услышал ответный вой где-то далеко за домами, и ему до боли захотелось туда – к своему брату там, за домами. От дикого желания, он открыл окно квартиры третьего
«Вот, дурень!» – успел подумать Лёха, летя навстречу асфальту, в ожидании близкого конца. Однако конца не случилось – руки удивительно мягко амортизировали об асфальт, и Четвертухин, всё также на четвереньках, устремился на вой собрата. Он всё бежал, удивляясь, как ему удаётся так быстро бежать на четвереньках, и почему он не обдирает ноги и руки об асфальт в кровь.
На пустыре за домами он увидел его – огромного, матёрого на вид, серого волчищу.
– Наконец то! – недовольно сказал волчара, – Сколько ждать можно?!
– А Вы… Вы меня ждёте? – осторожно спросил Лёха.
– Тебя, кого ж ещё? – строго сказал волк, – Ты же выл! А, кстати, ты чего выл то?
– От тоски, – со вздохом ответил Лёха.
– Ну, ты и мудак… – покачал головой волк, – оборотень-мудак…
– Кто оборотень? – опешил Четвертухин.
– Ты – оборотень, – ответил серый, – только ты – оборотень-мудак, а я – оборотень в погонах!
Волк гордо продемонстрировал своё плечо – под шерстью явно угадывались майорские погоны министерства внутренних дел.
– Нет, – засуетился Четвертухин, – Ваши заслуги я не умоляю, но я то – какой я оборотень?!
– Иди сюда! – повелительно подвёл майор Четвертухина к луже, – смотри!
Лёха посмотрел на отражение в луже, освещённое далёким фонарём – в луже отражались два волка.
– Как же это… не собирался, вроде… – забормотал Лёха.
– А я собирался?! – грозно зарычал майор, – Система заставила…
– Да я разве что говорю… – виновато произнёс Лёха, – Волк волку – друг, товарищ и брат…
– Волк волку – волк! – перебил майор, – Вот, что я скажу тебе, непутёвый, подбери сопли, и давай со мной на дело? Денег срубим по лёгкому…
– Спасибо, товарищ майор, я как-то пас… – пролепетал Четвертухин.
– Тамбовский волк тебе товарищ! – рыкнул майор и скрылся в ночи.
Лёха оглянулся. Кругом не было ни души. В волчьей шкуре, конечно, было не холодно, но тут пошёл мелкий, противный моросящий дождь. Четвертухин засеменил в сторону дома. Земля размокла, лапы скользили по грязи. Лёха добежал до дома. Окно на третьем этаже призывно светилось, но как туда попасть, Четвертухин не знал – ключ то он не прихватил, когда из окошка прыгал. К подъездной двери, шатаясь, шёл пьяный мужик. Мужик достал ключ и приложил магнит к замку домофона. Когда дверь открылась, Лёха, пригнувшись, проскользнул у мужика между ног.
– Волки позорные! – услышал вслед себе Четвертухин пьяный крик.
Лёха добежал до двери квартиры и нажал лапой на входную ручку, дверь открылась.
«Фу, слава богу, не закрыл на ключ!» – выдохнул Лёха, подбежал к постели и упал, обессиленный…
Будильник выматывал нервы своим гудением. Лёха, с трудом, разлепил глаза, выключил будильник. Жидкий серенький осенний рассвет пробивался в окна.
«Понедельник…» – разорвала голову мысль, как приговор. И другая подкатила тут же: «А что это вчера было? Приснится же такое!»