В поисках желтого попугая
Шрифт:
– Не, я домой…
– Не будь занудой, громила! Что ты, женатик? Какие у вас с ней обязательства? Вы – свободные люди. И потом, вдруг тебя другая увлечёт, тогда ты избавишься от этой странной зависимости.
Голем задумался.
– Ладно, пойдём, – согласился он.
Клуб возбуждал шизофреников мельканием ярких огней и пульсирующей музыкой.
Судя по тому, с какой частотой Ферзь хлопал по протянутым и поднятым рукам, он здесь был завсегдатаем. Голем, не смотря на то, что по клубам не ходил, тоже знал многих из тусующихся
Они подошли к столу, за которым сидели поджидающие их девушки. Голем оценил вкус Ферзя – девочки были что надо.
– Привет, – поцеловал Петька девушку, сидящую слева, – разрешите представить, это мой друг Виктор, в простонародии – Голем. Алина, МАРИНА, – нажал на последнее имя Ферзь.
– Необыкновенно приятно, – произнёс Голем, разглядывая Марину, подругу Петькиной девушки.
Марина тоже с интересом смотрела на Голема.
– Голем… что-то знакомое… а, это глиняный великан, который должен защитить еврейский народ? – сказала Марина.
– Приятно поражён Вашими познаниями, – ошарашено произнёс Голем.
– Давай на ты?
– Давай. А тебе какая музыка нравится? – спросил Голем первое, что пришло в голову.
– Разная: Doors, Led Zeppelin, Роллинги нравятся, Black Sabbath слушаю иногда. Sex Pistols люблю. Кстати, я с Лайдоном переписываюсь.
– С к-каким Лайдоном? – ошарашено спросил Голем.
– С Джоном, с кем ещё то? – как на ребёнка посмотрела Марина на Голема.
«Этого не может быть, – думал Голем, глядя на продвинутую красавицу, – таких девушек нет на свете…»
Ферзь с Алиной давно уже обнимались на танцполе, а Голем с Мариной всё говорили, говорили…
Когда они пошли танцевать, Марина заметила наколки у великана. Тихонько расстегнув рубашку Голема, она поцеловала изображение Боба Дилана.
– Ну вот, как будто с Бобом Диланом целуюсь, – усмехнулась она.
Голем посмотрел в красивые глубокие глаза Марины.
– Мне на минуту выйти надо, – пробормотал он.
– Хорошо, я подожду, – покладисто сказала девушка.
Голем вышел из клуба и пошёл по улице. Уже подмораживало, шёл первый снежок. Когда уже почти дошёл он до своего дома, из подворотни вышли три парня.
– Эй, верзила, постой! – громко сказал самый крупный из них.
– Чего надо? – сдвинул брови Голем.
– Что надо в такой час трём джентльменам удачи? Бабки гони! – сверкнул ножом самый высокий.
– Ребят, уйдите, по добру… – произнёс Голем.
– Ах ты, морда еврейская, – пригляделся главарь, – сейчас мы тебя закопаем.
Главный с ножом бросился на Голема. Великан отмахнулся от нападавшего, как от таракана. Однако таракан успел полоснуть ножом по Бобу Дилану. Рассвирепевший Голем схватил обидчика за шкирку и швырнул его прямо в руки подельников. Неудачливые гоп-стопники рванули обратно в подворотню.
Голем посмотрел на свою грудь. По рубашке расползалось красное пятно. Голем снял куртку, чтобы не испачкать и её, и пошёл домой.
Зайдя в квартиру, он увидел, что в комнате горит свет.
– Ты чего не спишь? – посмотрел он на Замороженную, прикрывая курткой кровавое пятно на рубашке.
– Тебя
– В клуб ходили.
– О, клёво…
– Хочешь, с тобой сходим, хоть сейчас? – спросил Голем.
– Не, у меня завтра фото сессия в агентстве. Выспаться надо.
– Ну, ладно, – сказал Голем и пошёл в ванную.
Рана была неглубокой, но кровоточила. Голем смыл кровь, обработал порез перекисью водорода, заклеил большим пластырем, и вышел из ванной.
– Ну, раз тебе выспаться надо, давай спать ложиться, – сказал он подруге.
Голем вытянулся на диване. Замороженная легла рядом, обняв мощный торс великана.
– Что это? – показала она на пластырь.
– За тебя на дуэли на шпагах дрался.
– Клёво… – мяукнула Замороженная и прильнула к Голему.
Голем блаженно закрыл глаза и заснул.
Воскресенье
В Воскресенье Четвертухин проснулся с ощущением множества возможностей. Бодрое настроение подтолкнуло надеть спортивные штаны, толстовку, обуть ноги в кроссовки и выйти в половину восьмого утра на пробежку.
Ветра не было, воздух наполнялся запахами осеннего распада. Четвертухин, не торопясь, потрусил вдоль по аллее в сторону спортивной площадки. Асфальт был усыпан жёлтой листвой и обильно украшен белыми кляксами птичьего помёта. Сначала, Лёха бежал, стараясь не наступать на белые пятна, но заметив, что бег превращается в детские прыгалки по квадратикам, а ритм его сбивается, плюнул на помёт и побежал ровнее. Дыхания не хватало – сказывался трёхнедельный перерыв. В правом боку закололо, но Лёха не сдавался и добежал до конца аллеи, где он всегда давал себе перевести дух, пройдясь пешком через дорогу.
Добежав до площадки, Четвертухин несколько раз подтянулся на турнике и повис безвольно, ощущая себя дешёвой некачественной сосиской с большим содержанием сои. «Чем питаешься, в то и превращаешься…» – подумал Лёха, с удовольствием, отметив про себя глубину своей мысли. Гимнастические экзерциции на этом были прекращены с довольно скромными результатами. Фиаско в области спортивных достижений нагнало первую тучку на безоблачное, до этого момента, небо настроения Четвертухина.
Придя домой, Лёха принял ванну, пожарил вчерашние, пролежавшие всю ночь на тарелке и подающие первые признаки окаменелости, пельмени и с удовольствием посмотрел на часы – было девять утра, оставалось ещё часов двенадцать, а то и больше, воскресенья.
Поедая поджаренные пельмени, Лёха смотрел на список дел, лежащий перед ним на столе. Раннее время вселяло уверенность в его выполнении.
Неожиданно, с радостью, Лёха вспомнил, что договаривался вчера с сыном сходить в кино. Четвертухину нравились эти субботние и воскресные выходы с сыном в кино – газировка со сладким попкорном, запахи духов симпатичных молодых женщин с детьми, мощь звуков и красок, льющихся с огромного экрана, сексуальные героини фильмов. И он, Лёха – ещё не старый, но уже с таким взрослым красавцем сыном, молодеющий в его кампании от сыновних рассказов и сленговых молодёжных словечек.