В половине пятого
Шрифт:
– Угу, – снова буркнул Тодд в знак согласия. Энн встала и принялась стряхивать с голых коленок землю, для чего приходилось приседать, сгибая ноги, – наклоняться ей становилось уже трудно.
Желтые стены кухни казались раскаленными; было такое ощущение, словно находишься внутри пчелиного улья, в одной из сотовых ячеек, насквозь просвеченной желтым и пахнущей сладким воском, но совершенно лишенной доступа воздуха. Личинке бы это, наверное, понравилось. Энн развела в воде пакетик лимонада, бросила лед в высокие пластмассовые
– Пей, Тодд.
Он выпрямился, по-прежнему стоя на коленях и не выпуская из правой руки садовый совок, и левой рукой взял принесенный ею стакан. Залпом отпил половину и снова склонился к земле, ковыряя ее совком и держа стакан в левой руке.
– Поставь его вот сюда, под куст, – посоветовала ему Энн.
Он осторожно поставил стакан на газон и углубился в работу.
– Ох, хорошо! – сказала Энн, наслаждаясь холодным лимонадом; слюнные железы у нее работали, как хорошая поливальная установка. Она уселась на траву, чтобы голова была в тени, а ноги на солнце, и медленно сосала лед.
– Ты не копаешь, – сказал ей через некоторое время Тодд.
– Нет, не копаю.
Прошло еще несколько минут, и она предложила ему:
– Ты бы выпил лимонад-то. Лед уже почти весь растаял.
Он положил совок и взял стакан. Выпив лимонад, он поставил пустой стакан на прежнее место, под куст.
– Послушай, Энн, – обратился он к ней, уже не копая, но по-прежнему стоя на коленях спиной к ней – своей голой, толстой, совершенно незагорелой спиной.
– Да, Тодд.
– А папа приедет домой на Рождество?
Она пыталась сообразить, как лучше ему ответить, но ей слишком хотелось спать.
– Нет, – сказала она. – Он вообще к нам не приедет. И ты это знаешь.
– Я думал… хоть на Рождество, – совсем тихо пробормотал ее брат.
– Рождество он будет встречать со своей новой женой, с Мэри. Он теперь у нее живет, и теперь его дом далеко – в Риверсайде.
– Я думал, может, он к нам хоть в гости приедет. На Рождество.
– Нет. Не приедет.
Тодд умолк. Взял было совок и снова положил его. Энн понимала, что он не удовлетворен ее ответом, но сообразить, что именно его мучает в данный момент, не могла, да ей и не хотелось ни соображать, ни решать чьи-то проблемы. Она сидела, прислонившись спиной к стволу камфорного дерева и чувствуя, как приятно пригревает ноги солнце, как снизу их покалывает трава, как стекает ручеек пота между грудей, как один раз мягко шевельнулся ребенок где-то в глубине, внутри, по ту сторону этого мира.
– А может, нам попросить его приехать на Рождество? – спросил Тодд.
– Милый, – возразила Энн, – мы не можем этого сделать. Они с мамой развелись, чтобы он мог жениться на Мэри. Понимаешь? И Рождество он теперь будет праздновать с нею. С Мэри. Мы тоже
– А можно нам самим его навестить?
Ну, парень, это было бы круто! Привет, папочка! Это мы, твой слабоумный сынок и твоя незамужняя беременная дочечка, живущая на пособие. Привет Мэри! Энн вдруг стало смешно, но не настолько, чтобы рассмеяться вслух.
– Нет, нельзя, – ответила она брату. – Послушай. Если ты докопаешь вон до тех розовых кустов, то на этой клумбе можно будет посадить канны. Помнишь, у мамы есть их луковицы? Канны тут хорошо бы смотрелись. Это такие большие красные цветы, похожие на лилии.
Тодд взял в руки совок, снова положил его и сказал:
– А после Рождества он должен приехать.
– Зачем? И кому это он должен?
– Должен. Из-за ребенка, – буркнул Тодд очень тихо и невнятно.
– Ах вот в чем дело! Черт возьми! – вырвалось у Энн. – Ну, ладно. Хорошо. А теперь послушай меня, Тодди. Внимательно послушай. Это у меня будет ребенок, понимаешь?
– Да, после Рождества.
– Правильно. И это будет мой ребенок. Наш. И вы с мамой будете помогать мне его воспитывать. Правильно? А больше мне никто не нужен. И я не хочу, чтобы здесь был кто-то еще. И ребенку моему больше никто не нужен – только я, ты и мама. Понимаешь? – Она помолчала, дождалась, когда он кивнет, и продолжала: – Ты ведь будешь помогать мне ухаживать за ребенком? Будешь говорить, если он заплачет? Будешь играть с ним? Как с той маленькой девочкой в школе, Сэнди, которой ты помогаешь? Будешь ведь, да, Тодди?
– Да. Конечно, – сказал ее брат тем тоном, какой лишь изредка у него бывал, – тоном взрослого мужчины, уверенно и просто; казалось, этот взрослый мужчина на самом деле скрывается где-то в другом месте и просто время от времени говорит его устами. Тодд стоял на коленях, выпрямив спину и опершись руками о свои толстые, обтянутые синими джинсами ляжки; его голова и плечи оставались в тени, но на лицо падал яркий отблеск солнечного света, отражавшегося от травы. – Но папа ведь уже пожилой, он старше мамы, – заявил он вдруг.
Да он вообще бывший папа, хотелось сказать Энн, но она вовремя прикусила язык.
– Это верно. Ну и что?
– У пожилых родителей часто родятся дети-дауны.
– Это бывает, если мать уже немолода. Но, в общем, ты прав. И что дальше?
Она посмотрела Тодду прямо в лицо, круглое, тяжелое; над верхней губой прорастали редкие усики; глаза у него были очень темные. Он отвел глаза и сказал:
– Значит, твой ребенок тоже может быть дауном.